Если любишь
Шрифт:
Достань у Тихона терпения, все это отец рассказал бы ему в подробностях. Можно было посмеяться над таким ребячеством, но сердиться, конечно, не стоило. А демонстративно уходить — вовсе ни к чему.
Дина осталась со Спиридоном. Чудаковатый старик заинтересовал ее, она долго разговаривала с ним. А потом к Дине подошел, принялся собирать вместе с ней шишки Степан. И уже не отходил больше весь день.
Только под вечер Тихону удалось улучить момент, когда Дина осталась одна.
Перед отъездом из кедрачей все собрались у костра на берегу
Председательница предложила завершить сбор шишек маленьким пикником. Придумала она это, несомненно, еще дома, потому что в грузовике у Степана под сиденьем нашелся окорок и запеленатые в стеганку несколько бутылок красненького.
Шишки собирать — увлекательное и вроде легкое дело. Но день походишь в наклон — спина заноет, ноги загудят. Надо ли говорить, что люди с радостью встретили предложение Александры Павловны почаевничать у костра. А когда увидели красненькое, настроение вовсе поднялось.
— Вот это хозяйка! — восхищенно сказал кто-то из колхозников.
— Не то что моя, — отозвался другой. — Я было хотел прихватить с собой поллитровочку, чтоб, значит, с устатку… Где там, вырвала вместе с карманом!
— Это еще полбеды. Моя похитрей: все карманы на каждой моей одежке напрочь зашила. Ни водочку, ни табачок некуда сунуть!
— Ты бы хоть помалкивал, а то все наши бабы такое воспитательное средство применят — святыми сделают!..
Шутки посыпались безудержно. Кто-то завел песню, ее немедля подхватили.
Одна лишь Дина не принимала участия в общем веселье. Она отошла незаметно в сторонку, села на дуплистое, поваленное ураганом дерево. Тихон, все время следивший за девушкой, тоже ушел от костра. Для отвода глаз направился в противоположную сторону и, сделав крюк по лесу, подошел к Дине сзади. Она не слышала осторожных шагов парня и вздрогнула, когда он коснулся рукой ее плеча.
— Не бойся, не медведь.
Он подсел вплотную к Дине. Девушка поспешно отодвинулась.
— Чего ты такая пугливая? Я ж не кусаюсь. Я просто… — Тихон замялся, не умея объяснить, что значило это «просто». А объясниться надо было немедленно, потому что Дина могла в любой момент встать и уйти.
— Я поговорить с тобой хотел. Весь день собирался подойти, да Степан к тебе привязался…
— Привязался?
— Ну, околачивался возле, будто назло!..
— Назло? Кому?
— Ясно и так!..
Конечно, Дине было уже многое ясно. Она не сегодня приметила, что парень неравнодушен к ней. Догадывалась она и о том, какой разговор ему не терпелось завести. По правде, Тихон ее тоже чем-то привлекал. Но она боялась того, что намеревался он сказать.
Если бы Тихон был понаблюдательнее, он заметил бы настороженность, испуг Дины.
А заметив, не отважился бы, наверное, выпалить резко, как из дробовика:
— Влюбился в тебя!
— Перестань! Очень прошу — перестань, пожалуйста…
— Не веришь?.. — помрачнел Тихон.
— Не надо об этом, прошу.
— Я так и думал — не поверишь… Ясно, трудно поверить, шибко уж быстро закрутило…
— Нет, это немыслимо! — почти с мольбой сказала Дина.
И Тихон заметил неладное.
— Я ж не в обиду… — принялся он оправдываться. — Может, не к месту ляпнул, так мочи не стало таиться… Не сердись!..
— Да не то, совсем не то!..
— А чего тогда?
Разве могла Дина ответить Тихону на его простодушный вопрос? Парень прикоснулся к ране, которая едва начала заживать. Хотя, если судить со стороны, не многие назвали бы это душевной раной. Даже близкие Динины подружки считали все пережитое ею заурядной «прозой жизни». Потому что не было ничего такого, из-за чего, по их мнению, стоило страдать. В год окончания школы Дина полюбила человека, который, как он сам говорил, вышел из стен института, когда она вошла в первый класс. Врач, имеющий кандидатскую степень, он казался Дине самым умным, самым благородным из всех людей, каких она знала. И еще ей казалось, что он тоже любит ее… А получилось…
Впрочем, получилось тоже все «благородно». Когда Дина потеряла от любви голову, он сохранил вполне ясный, холодный рассудок, прямо сказал ей, что жениться до получения докторского звания не хочет, чтобы семья не была обузой. Связь же с девушкой опасна.
«Только не целованных не трогай,
Только не горевших не мани…»
Этими Есенинскими строчками он подкрепил свой «высший принцип». А то, что у Дины рухнула вера в человека, в красоту его души, в любовь, — это было для него таким пустяком, о котором и речи затевать не стоило.
Возможно, и в самом деле не следовало переживать так сильно. Но Дина из-за этого врача возненавидела даже медицину, о которой так много мечтала. После этого все на свете стало ей безразлично. И в сельхозинститут она пошла сдавать экзамены именно из-за безразличия. Раз вера в людей потеряна, так не все ли равно, где учиться, какую приобрести специальность… А потом вот поездка в Дымелку, нелегкая физическая работа и постепенное пробуждение добрых надежд… Но мыслимо ли все это объяснить Тихону? Как он поймет ее, если и сама себя она еще не понимает?
А он ждал нетерпеливо, и Дина чувствовала: все равно надо дать ему как-то понять это. Пусть он отступится от нее, и чем скорее, тем лучше. Незачем зря терзать и себя и его; что умерло, то умерло, не полюбит она никого.
Взять вот да и сказать: «Отвяжись, пожалуйста! Если же не терпится объясниться в любви, то поищи для этого наивную дурочку, какой я раньше была. А «кто сгорел, того не подожжешь»… Только не смогла Дина ничего сказать. Она лишь уткнулась головой в свои колени.
— Ты что? Я же, честное слово, не в обиду… Дурной я, наверное, но правду говорю… — придвинулся опять к ней Тихон. И осторожно, боязливо погладил ее по волосам.