Если любишь
Шрифт:
Отвезти разве Алку домой? Без света, конечно, ехать трудно, а фары включать никак нельзя, батарея почти разряжена, пора уже ее менять. Но ничего, ночь не шибко темная, куриная слепота его нынче не мучает, можно доехать помаленьку.
— Ладно, довезу тебя сегодня до самого дому. — Максим заспешил к грузовику, словно спасался от беды.
— Ой, Максимчик, спасибочко тебе!.. Подожди только чуток.
Алка скрылась за комбайном. Две-три минуты спустя она тоже подбежала к грузовику, залезла
Грузовик тронулся с места неровно, рывками.
— Ой, как это, оказывается, необыкновенно — ехать без света!.. — защебетала Алка. — Будто в древней карете сидишь, и местность кругом незнакомая, таинственная… Даже жутковато!
Максим молчал. Он неотрывно глядел вперед, стараясь не потерять из виду едва приметную полоску полевой дороги, и осторожно, ощупью вел машину. И был рад тому, что можно молчать, что надо так напряженно следить за дорогой.
— А тебе как, нисколечко не тревожно? Или тоже в душе все трясется?.. — не унималась Алка. — Ты вцепился в баранку так, будто можно упасть в пропасть. — Алка нервно рассмеялась.
Машина вильнула, ее сильно накренило, тряхнуло: одно колесо угодило в глубокую дорожную рытвину.
— В пропасть не в пропасть, а опрокинуться, видишь, можно, — раздраженно ответил Максим и еще крепче ухватился за баранку.
— Ты, оказывается, сердитый, Максимчик. Не слыхала еще у тебя такого злого голоса… — Алка опять рассмеялась. И, как бывало прежде, в голосе ее зазвучали игривые, шальные нотки.
Максиму сделалось не по себе. «Добраться бы поскорее до села…»
Но скорость прибавить никак нельзя. Подул резкий, порывистый ветер, стал швырять в лобовое стекло клочья соломы, всякий придорожный бурьян. Потом стремительно примчалась темная туча, принялась хлестать косыми струями дождя. Дорогу почти невозможно стало различать. И Максим в конце концов сбился с пути.
Он обнаружил это, когда машина вдруг пошла под крутой уклон, а сбоку замелькали расплывчатые силуэты кустов и деревьев. Максим резко затормозил, выскочил из кабины, чтобы осмотреться, куда его занесло.
Так и есть! Попал на свороток, который вел к реке. Дорожку эту проторили водовозы, больше тут никто не ездил, она терялась в реке. Надо возвращаться. Хорошо еще, что вовремя остановился. Хотя здесь и неглубоко, но мотор мог захлебнуться.
Только что это? Двигатель и сейчас молчит. Максим бросился к кабине, ощупью нашел заводную ручку… Идиот, в спешке, когда тормозил, забылся и сбросил газ! А аккумуляторы сильно разряжены, трудно мотор завести. Скорей, скорей надо, пока он еще горячий!..
Парень крутнул ручку. Чих-чих!.. Загудел…
— На акселератор нажми до отказа! И не отпускай ногу, не отпускай! — крикнул он Алке, а сам отчаянно стал крутить ручку. — Теперь отпусти, чуточку только нажимай.
Двигатель даже не чихал. Все! Аккумуляторы сели окончательно.
— Пойдем пешком, — предложила Алка.
Что было сказать в ответ? Не сидеть же, в самом деле, в кабине, дожидаясь утра. Да еще вместе с Алкой…
— Пойдем бережком, здесь ближе.
Алка говорила правду. Полевая дорога, где надо было им ехать, осталась в стороне, и вообще она делает изрядный крюк, огибая березник. А река течет почти прямо, берегом до Дымелки совсем недалеко. Один бы он, конечно, сразу побежал берегом, рыбачьей тропкой. Но вот с Алкой… Если кто-либо увидит, что вышли они ночью вдвоем из березника, — сплетней потом будет с три короба.
— Машину можно оставить до утра здесь, никто ничего с ней не сделает, — продолжала Алка, решив, что Максим колеблется из-за грузовика. — Здесь же в сторонке… Или ты…
В голосе девушки послышалась насмешливость. Парень насторожился: еще ляпнет прямо, чего он боится!
— Пошли! — Максим размашисто зашагал по тропке.
Алка догнала его, схватила за руку.
— Максимчик…
— Ты что?
— Боюсь отстать.
— Так следом держись.
— Вдруг потеряешься, темень же такая… Страшно остаться одной.
— Чего бояться? Я же не убегу, — попытался освободить руку Максим.
— Нет, нет! Я уж буду за тебя держаться. — Алка еще крепче уцепилась за него.
Так они и пошли, рядышком. Алка все жалась к нему, почти висела у него на руке.
Тропка шла теперь подбережьем. Это была полоска земли под крутым обрывистым берегом, заливаемая в половодье, но свободная от воды в осеннюю пору.
Дождь, утихший было на время, опять припустил.
— Давай переждем. — Алка увлекла Максима под обрыв. Скалистый, отвесный, он поднимался с подветренной стороны, и дождем здесь не хватало. Можно было стоять, как в коридорчике: сзади каменный обрыв, впереди — живая, шелестящая стенка дождя.
Укрытие надежное. Но оба стояли в тревожном молчании. Напряжение было такое, словно скала грозила обрушиться на них. И чем дольше молчали, тем тревожнее становилось. Алка все еще держала Максима за руку. И он чувствовал, что вся она мелко дрожит. Наконец молчание сделалось невыносимым.
— Ты в кофточке-то… прозябнешь, — с заминкой, словно подбирая слова на чужом языке, сказал Максим.
Самому ему, наоборот, было нестерпимо жарко. Он поспешно стащил с себя пиджак, накинул на Алку.