Если нам судьба...
Шрифт:
— Собирайтесь, Александр Павлович. Они только что выехали, и нам нужно успеть перехватить их на въезде в город. На все про все у нас не больше пятнадцати минут. Нужно торопиться, — напористо сказала я.
Власов заметался. С одной стороны, ему очень хотелось снять внуков, а с другой — он боялся оставить Катьку одну. Он растерянно переводил взгляд с нее на меня, явно не зная, что делать. Я сняла очки и посмотрела ему прямо в глаза. Не знаю, что уж он прочел в моем взгляде, но только он поднялся и стал суетливо собираться, поминутно оглядываясь на Катьку.
— Катенька, я совсем ненадолго. Ты уж поскучай тут без меня, пожалуйста.
— Сашенька, не волнуйся, мне совсем не так плохо, как тебе кажется, — еле слышно прошептала она. — Только ты не задерживайся, очень тебя прошу. А я постараюсь тебя дождаться.
Она, видимо, подразумевала, что не сможет себе позволить умереть в его отсутствие, не попрощавшись.
Власов опять заколебался и посмотрел на меня, но я продолжала сверлить его взглядом, и он решился.
— Катенька, я быстренько, только несколько снимков сделаю и вернусь, — он осторожно поцеловал ее в щеку, а она в ответ сделала слабую попытку улыбнуться, но тут же сморщилась, якобы от боли, и тихонько застонала.
Да уж! Если Власов был, безусловно, очень талантливым артистом, то она была просто гениальной. Не пришлось бы мне его отсюда силой выволакивать! Я оценивающе посмотрела на него. Ничего, навыки кое-какие есть, справлюсь.
Поняв, что ему от меня не отделаться, Власов все-таки вышел из номера. Мы не стали ждать лифта и начали спускаться по лестнице.
— Елена Васильевна, как вы можете быть такой безжалостной! Ну, что вам стоило немного отложить свой отдых? Я же вам обещал, что отправлю вас отдыхать, куда только душа пожелает. Не на один же день внуки сюда гостить приехали. Поправилась бы Катенька, и мы с ней успели бы их повидать, и вы отдохнуть, — возмущался Власов.
— Да еще выдумали, будто она не хочет, чтобы я внуков и детей увидел, — продолжал разглагольствовать он, когда мы уже ехали в машине. — Ну и что, что она к вам приезжала и просила сыновей моих не искать? Ее вполне понять можно, она же волнуется за меня. Вдруг бы они действительно уголовниками оказались? Она меня любит, вы можете это понять? Лю-бит, — по складам произнес он. — Меня, и не артиста Власова, а меня, человека Власова. Да что я вам объясняю, вы же, кроме денег, ничего на свете любить не можете.
Когда я такое услышала, у меня перехватило горло и потемнело в глазах. Я резко нажала на тормоз, хорошо еще, что сзади в этот момент никто не ехал, а то не миновать бы аварии.
— Вы что, с ума сошли? — заорал Власов, который почти что вышел из машины через лобовое стекло, хорошо, что он пристегнулся, и его ремни удержали. — Вы что вытворяете?
Переведя дыхание, я взяла себя в руки и как можно спокойнее сказала:
— Александр Павлович, я вас очень прошу, не будем обсуждать эту тему — кто что любит и кто кого любит. Мы с вами встретились по совершенно конкретному делу, вот давайте и будем им заниматься. В данный момент я вам нужнее, чем вы мне. Так что оставьте при себе ваши мысли и не мешайте мне вести машину.
Власов даже извиниться не соизволил.
Как ни тянула Катька время, мы все-таки успели встретить матвеевские машины и поехали за ними. Очень скоро я сориентировалась и поняла, что они едут в наш городской парк — настоящее раздолье для ребятни. Чего там только не было: и карусели, и качели, и чертово колесо, и даже небольшой зоопарк.
Ничего,
Когда мы подъехали к стоянке у парка и вышли из машины, Лидия Сергеевна с внуками в окружении охранников уже удалялись по аллее в направлении аттракционов, и мы пошли за ними.
Девочки были в светленьких платьицах сплошь в оборочках, с вертолетными бантами на голове, в беленьких гольфиках и сандаликах. Судя по тому, что одна из них никак не хотела чинно идти, а все время крутилась и вертелась, это была Милочка, о чем я Власову тут же и сказала. Мальчики были в коротких штанишках на лямочках и белых рубашечках. Они вели себя поспокойнее, особенно тот, который, как ни странно это звучит по отношению к двум абсолютно похожим мальчикам-близнецам, казался старше. На Печерской было необыкновенной красоты бледно-розовое легкое шелковое платье и либо очень удачно подобранная в тон ему, либо составлявшая часть этого комплекта большая шляпа от солнца.
Они подошли к карусели, и дети побежали усаживаться с помощью двух поднявшихся с ними охранников, кто на что хотел. Карусель начала крутиться, и дети заверещали от восторга.
Власов поднял камеру, чтобы снять эту сцену, но тут один из телохранителей, наверное, старший, подошел к Печерской и стал ей что-то негромко говорить, показывая в нашу с Власовым сторону. Она повернулась и сразу же узнала Александра Павловича. Не знаю, из чего была сделана ее шляпа, но падавшая ей на лицо розоватая тень не только необыкновенно молодила Лидию Сергеевну, но и придавала ее облику некоторую загадочность. Она на минуту задумалась и что-то ответила охраннику, видимо, разрешила снимать, потому что тот мгновенно потерял к нам всякий интерес.
Камера в руках Власова дрогнула и опустилась.
— Кто эта женщина?.. — потрясенно спросил он.
— Лидия Сергеевна. Она…
Но тут зазвонил мой сотовый, и я отошла немного в сторону, чтобы спокойно поговорить.
— Елена Васильевна, это Ирина Валентиновна. Она только что вышла из номера в костюме и с сумочкой, видимо, в город.
Я вернулась к Власову.
— Александр Павлович, я вас ненадолго покину. Заняться вам пока есть чем, вот и занимайтесь. А я приеду, как только освобожусь. Если они, — я кивнула на малышей, — к тому времени уедут, то ждите меня в кафе около входа. Я увижу, что их машин на стоянке нет, и буду знать, что вы там.
— Да-да, — ответил Власов, не глядя в мою сторону, он был целиком поглощен съемкой детей. Он меня, кажется, даже не услышал или услышал, но не понял.
А я поехала в «Приют странника», где на кресле в холле, все так же небрежно развалясь, сидел смуглый красавец, поднялась к Ирине Валентиновне и молча, вопросительно кивнула ей, не передумали, мол. В ответ она также молча взяла ключи, и мы вошли в номер.
Осторожно осматривая Катькины вещи, я, как ни старалась, не могла найти в них ничего подозрительного. Честно говоря, я искала флакончик с травкой «от скорби душевной», как называла ее баба Дуся — было у меня опасение, что она ее опять может в ход пустить при неблагоприятном для нее развитии событий, но не нашла. Может быть, она его с собой в сумочке носит? Надо проверить. А вот непонятный запах в ее сумке, слабый такой, меня очень смущал. Я сначала даже и не поняла, что это. Зато стоявшая рядом со мной Ирина Валентиновна несколько раз потянула носом и удивилась: