Если однажды жизнь отнимет тебя у меня...
Шрифт:
Лоррен внезапно застыла, глядя перед собой блуждающим взглядом. Она вернулась в ночь катастрофы. Преображала слова в картину, стараясь увидеть машину, что, вихляя, ехала по деревенской дороге. Ей нужна была картина, чтобы все понять, чтобы хаос одолевающих ее чувств обрел порядок, сконцентрировался вокруг реальности, факта. Чтобы вместо бури возник циклон. И она хотела постичь закрутивший ее циклон, взвесить его силу, скорость, длительность воздействия, возможность затишья.
— Кто этот человек? — пробормотала она.
— Пока не знаю. Мне
— Я поеду с тобой. Я хочу знать его имя, взглянуть ему в лицо. Я хочу знать, кто убил моего сына.
— Он вышел из аварии почти без повреждений, — подлил масла в огонь муж, направляя ненависть Лоррен на настоящего противника. — Только несколько ушибов.
— Господи! Какая несправедливость! — вспыхнула Лоррен.
— Он от меня не уйдет, обещаю тебе! Он заплатит за смерть Габриэля.
Лоррен согласно кивнула.
Дени достиг своей цели. Отныне у его жены появился враг, о котором она будет думать. Враг с именем, с определенным лицом. Дени помог жене сделать шажок в сторону от всепоглощающего страдания.
Профессор Атали стоял возле кровати пациентки.
— Ну вот, теперь вы все знаете.
Он говорил ласково, сообщив результаты обследования.
Клара никак не отозвалась, не спросила, можно ли надеяться. Врач видел, что она смиренно покорилась судьбе. Ее отказ бороться за себя ему не нравился.
— Если мы не вмешаемся, кровотечение может возобновиться. Оно чревато смертельным исходом.
Профессор не заметил легкой улыбки, которая тронула губы Клары. Ее жизнь уже кончилась. Заключение хирурга не напугало ее, а успокоило. Может быть, смерть придет к ней сама? Внутреннее кровоизлияние, кома и… Все кончено. И если правда, что Бог соединяет влюбленных… Габриэль уже там.
Клара осталась невозмутимой и тогда, когда врач заговорил о Габриэле. А ему хотелось, чтобы она заплакала, стала жаловаться и ругать себя за то, что не может спасти возлюбленного. Врачу нужен был всплеск возмущения, говоривший о том, что в ней еще остались силы на борьбу, есть воля к жизни. Как же нужна была его пациентке эта воля! Но Клара по-прежнему лежала, съежившись, и смотрела в пустоту.
Врач попробовал последнее средство, чтобы расшевелить ее.
— Мы отключим искусственные легкие через неделю. Родители попросили отсрочку, чтобы успели собраться родственники.
Дрожь пробежала по телу Клары, но она справилась с собой и не шевельнулась.
— Может быть, вы хотите с ними поговорить, высказать свое мнение. Он же был вашим женихом.
Доктор намеренно употребил прошедшее время, зная, что оно часто возвращает близких к осознанию реальности. Намеренно упомянул о родителях юноши, зная от персонала, что они ни разу не навестили девушку, ни разу не спросили, в каком она состоянии. Значит, отношения неблагополучные, значит, они могут стать рычагом, который выведет ее из ступора.
И он увидел слезу, скатившуюся по щеке Клары. Единственное свидетельство, что она услышала
Пока еще все висело в воздухе.
За Габриэлем-Александром приехали, посадили в кресло-каталку, повезли на обследование. Он не сопротивлялся, послушно исполнял все, что ему приказывали.
Мыслями он был возле Клары. Представлял, как она лежит одна, сжавшись под тяжестью своего горя, пытаясь найти слова для непоправимого, случившегося с ней. Может быть, она уже решила последовать за ним туда, где надеется его найти.
Медбрат привез Габриэля обратно в бокс. Вскоре вошел врач, окруженный толпой практикантов.
— Сканер не показал никаких мозговых нарушений, — сообщил врач. — Ваша амнезия — следствие перенесенного шока. Она может иметь также психогенный характер. Вы не хотите принять действительность, ваше подсознание стирает все, что может нарушить ваше внутреннее спокойствие.
Врач, похоже, не осуждал лихача-убийцу. Его холодная категоричность была чисто профессиональной. Зато одна из студенток, слишком молоденькая, чтобы скрывать свои чувства, смотрела на него враждебно.
Профессор с практикантами вышел. Около Габриэля осталась медсестра, принявшаяся менять ему повязки. Руки умело работали, но она избегала на него смотреть.
Габриэль больше не мог ждать, он задал вопрос, который жег ему губы:
— Женщина в машине, которая сидела рядом…
Слова отказывались участвовать в странной игре, навязанной Габриэлю.
Сестра сделала вид, что ничего не слышала. Она продолжала работать, не обращая внимания на попытки больного заговорить с ней.
— Женщина из другой машины… Она тоже в этой больнице? Тоже в этом отделении?
— Зачем вам знать? — сухо ответила сестра.
— Просто я очень… очень… — ничего больше Габриэль ответить не мог.
— Да, она здесь. Совсем недалеко от вашего бокса. Если бы она плакала, вы бы ее слышали. Но она молчит. И не знает, что вы здесь. Семья тоже не знает.
17
Высокий не прикасался к кофе. Кофе потягивал, сидя напротив временного своего начальника, подручный и внимательно поглядывал на него. Подавленность Высокого его напрягала. Всегда одно и то же с этими выскочками, которых судьба слишком быстро вывела к успеху. Они кажутся себе всемогущими, но у них есть потолок. Стоит такому игроку выйти за пределы привычного поля, как он теряет всю самоуверенность и скисает. Достаточно любой неожиданности, чтобы его уверенность в собственных силах, не имеющая под собой солидного фундамента, испарилась и он начал колебаться, сомневаться, проседать. И дело всегда кончается одинаково: он предает других или самого себя.