Если остаться жить
Шрифт:
В дверь позвонили. Отрывать пошла Ира. На пороге стояли трое милиционеров.
— Проверка документов, — сказал один из них.
Даже на миг у Иры не было заминки.
— Ой! — вскрикнула она так, чтобы ее услышали в комнате. — А мы без прописки здесь живем! Что же будет?
— А сейчас разберемся, что будет, — сказал все тот же милиционер. — Взрослые есть дома?
— Мама, — закричала Ира, — Илья, идите сюда, документы пришли проверять! А вы проходите, пожалуйста. — И Ира ввела милиционеров в пустую комнату.
Пока милиционеры рассматривали паспорта Инны Семеновны и Ильи Львовича, которые объясняли, почему они живут здесь без прописки, Ира вошла в комнату, где
Ира не стала закрывать дверь, чтобы не было слышно щелканья замка. По лестнице Ира спускалась очень тихо, хотя шагов милиционеры уже не могли услышать Но Ира почему-то считала нужным идти тихо. Когда Ира исполняла какое-нибудь ответственное задание, она всегда его делала со скрупулезной тщательностью, продумывая малейшие нюансы. И люди, окружающие ее, начинали подчиняться ей. Очевидно, на них действовала целеустремленность, уверенность и точность, неизвестно откуда вдруг возникавшая в Ире. Михаил Александрович тоже шел тихо по лестнице. Он полностью подчинился Ире. Молча они вышли к Тверскому бульвару. Ира не села на первую попавшуюся скамейку. Она долго шла по аллее, пока наконец не выбрала скамейку, которую Михаил Александрович даже сразу и не приметил. Скамейка была окружена кустами. Возле скамейки — песочница. Дети, которые здесь играли днем, теперь уже спали.
Михаил Александрович, опустившись на скамейку рядом с Ирой, обнял ее и поцеловал.
— Ты у меня золотко, — сказал Михаил Александрович. — Ты у меня золотко, — повторил он еще раз. — Я, конечно, не должен был заезжать в Москву, но мне так хотелось увидеть тебя. — Михаил Александрович снова поцеловал Иру. — Если бы твоя мама не испугалась Севера, мы бы жили вместе.
Ира даже не поняла, о чем папа говорит. Два года назад, когда срок у Михаила Александровича кончился и его оставили на Севере на поселение, Инна Семеновна поехала к нему. Поехала как к другу, как к близкому, родному человеку, поехала узнать, что можно сделать для его освобождения. А через две недели прислала в Москву телеграмму: «Еду в Москву за Ирой. Илью прошу не встречать, дала слово Михаилу больше Илью не видеть».
Ира очень хорошо помнит, как они с Ильей получили эту телеграмму и как Илья всю ночь перед приездом Инны не спал и читал Ире гоголевского «Вия». Илья Львович любил читать вслух, и, очевидно, в ту ночь он читал про всякие ужасы, надеясь потопить в них свои страдания. После той ночи Ира видела Илью каждый день на лестнице. Только не на их площадке, а этажом выше. Ира поднималась туда к нему и видела, как он плачет. А Инна Семеновна, выходя из квартиры, ни разу не подняла головы.
Ира заболела, и Инна Семеновна не смогла сразу выехать, а когда уже были билеты на самолет, пришла телеграмма от Ириного папы: «Я женился. Привези Иру».
А теперь Михаил Александрович говорит, что, если бы Ирина мама не испугалась Севера, Ира бы жила с ним.
— Но ты же женился, — напомнила Ира своему папе то, что, очевидно, он забыл.
— Тогда я еще не женился.
— Но ты же прислал телеграмму, что женился.
— Я просил привезти тебя. Я проверял твою маму. Если бы она, несмотря на мою телеграмму, приехала, мы были бы вместе.
— Зачем тебе надо было ее проверять, когда она и так выполнила все пункты твоего ультиматума.
— «Ультиматума», — повторил Михаил Александрович ехидно, и Ира вдруг почувствовала, что он ненавидит ее маму. А ведь мама, если бы Ирин папа не вздумал ее проверять, действительно поехала бы к нему, поехала потому, что она любила его, и потому, что не могла
А потом эта телеграмма, и они никуда не поехали, и Ира была счастлива, потому что она не могла жить без Ильи.
— Как видишь, я был прав, она тут же вернулась к Илье.
— Ты сам во всем виноват, — сказала вдруг Ира тоном судьи.
— В чем же? — поинтересовался Михаил Александрович.
— Когда я должна была родиться, ты сказал Илье, что любишь другую женщину.
— Вранье! Я никогда ничего подобного не говорил. Я уже это слышал от твоей мамы, когда она ко мне приезжала. И я ей тогда же сказал, что Илья ей соврал. Поэтому я и просил ее больше с ним не встречаться.
— Но ты же сам написал маме из лагеря, что никогда к ней не вернешься.
— Я не хотел ее связывать.
— Я не верю, чтобы Илья мог соврать, — Ира сказала это так, словно она Жанна д'Арк и ее пытают перед тем, как сжечь.
Лицо у Михаила Александровича вдруг стало одобрительно мягким.
— Видишь ли, Ирочка, — начал Михаил Александрович ласково, — я уважаю твои чувства к Илье. Он воспитал тебя, он заменил тебе отца, он очень хороший человек, достойный уважения и любви, и я тоже его люблю, он мой друг, друг юности, но жизнь — это сложная штука, и в жизни бывает так, что и очень хорошие люди могут совершать не совсем порядочные поступки. Илья очень любит твою маму, всю свою жизнь он посвятил завоеванию ее. А уж какими способами, пусть это останется на его совести. Я хочу только, чтобы ты поняла: вранье вранью рознь. Вот ты только что обманула милиционеров. Ты сделала это ради своего отца, который— ты знаешь, ни в чем не виновный — отсидел десять лет, который очень хотел тебя увидеть и поэтому пошел на риск. Но ведь ты бы не стала обманывать милиционеров, чтобы спасти настоящего врага. Правда же?
— Да, — подтвердила Ира и вздохнула.
— Знаешь что, — сказал Михаил Александрович, неожиданно повеселев, — давай пойдем куда-нибудь поедим. Есть тут поблизости какое-нибудь такое заведение?
Ира задумалась.
— Поблизости есть, но я люблю ходить в ресторан на улицу Горького.
Потом, когда Ира выросла, она все поняла, но тогда она удивилась, почему папа вдруг стал снова даже не то что злым, а скорее раздосадованным. Но он ничего не сказал Ире, а повел ее в тот ресторан, куда она так любила ходить со своей мамой и со своим Ильей. За всю дорогу Ирин папа задал только один вопрос:
— И часто ты ходишь в ресторан?
— Часто, — ответила Ира.
Но когда Ира подвела Михаила Александровича к дому, на котором большими буквами было написано: «Мороженое», — Михаил Александрович вдруг остановился, посмотрел на Иру, словно только сейчас впервые увидел ее, и растерянно проговорил:
— Ну какой же я дурак, какой дурак!
Илья Львович издал сонный протяжный звук. Потом начал стонать. Тихо Илья Львович никогда не просыпался. За стонами и чирканьем спичек последовал кашель. Кашляя, Илья Львович стонал, задыхался и опять кашлял. А затем все стихло. Илья Львович докурил папиросу и вышел на кухню. Ира слышала, как Илья Львович пил чай и шуршал газетой. Потом откашлялся, но не так, как после сна, закуривая папиросу, а нормально, спокойно и деловито. Так откашливаются на трибуне перед выступлением. Ира почувствовала это и сразу внутренне вся собралась. Она приготовилась, но, приготовившись, в то же время уверила себя, что все это ее фантазия. Однако дверь отворилась и вошел Илья Львович.