Если остаться жить
Шрифт:
— Я не хочу курить здесь, — сказал он, — ты можешь выйти в кухню? Я бы хотел с тобой поговорить.
— Ничего, кури здесь, — разрешила Ира.
Она не хотела идти в кухню. В комнате она могла прилечь на диван в случае, если бы она устала.
Илья Львович сел в кресло.
— Я очень волнуюсь, поэтому, вероятно, буду путано говорить, но я надеюсь на твою тонкость, ум и широту взглядов.
Илья Львович, отличавшийся умением красиво говорить с трибуны, часто жаловался, что ответственные разговоры с глазу на глаз у него не выходят. Поэтому прежде чем идти на такой ответственный разговор, Илья Львович всегда хорошо продумывал его.
Когда Илья Львович начал
— Когда я был юношей, — продолжал Илья Львович, — моим женским идеалом, не говори только об этом маме, была маленькая тоненькая девушка, щебечущая целыми днями, как птичка. Но в жизни редко получается все то, о чем мечтаешь, и вместо щебечущего слабого существа я встретил твою маму. Женщину страстную и сильную. Это неважно, что ей тогда было восемнадцать лет, она и тогда уже умела жонглировать людьми не хуже, чем теперь. И она подмяла меня под себя. Не буду говорить о своих сложных отношениях с Михаилом — это долгий и никому не нужный сейчас разговор, ты согласна со мной?
Илья Львович остановился и вопросительно посмотрел на Иру. Ира пожала плечами.
— Я не понял, не надо? — переспросил Илья Львович.
Ира опять пожала плечами.
— Я думаю, что не стоит. Если у тебя возникнут какие-нибудь вопросы, я отвечу на них потом.
Ира смотрела на Илью Львовича и думала: что же это все значит? Ей вспомнились слова Инны Семеновны: «У Ильи чувства не настоящие, а запрограммированные». Раньше Ире казалось, что мама говорит это просто так, в пылу ссоры с Ильей, но сейчас Ира понимала ее.
— Так я продолжу? — опять спросил Илья Львович, сделав несколько затяжек. — Ты пока все понимаешь, о чем я говорю?
— Все.
— Я очень любил твою маму до дня твоего рождения. Только пойми меня правильно. Это не имело отношения лично к тебе, тебя я всегда любил и люблю. Но со мной что-то тогда случилось. Я часто потом об этом думал, но никогда не мог понять, в чем было дело. Очевидно, я не мог простить Инне, что она не ушла от Михаила и ребенок родился не мой. Я — опять-таки пойми меня правильно — говорю о ребенке как о чем-то абстрактном. Конечно, я сделал неправильно, надо было тогда порвать с Инной, но я не решился. Мне казалось тогда, что моя личная жизнь уже кончилась. А тут Михаила арестовали, и я не смог бросить тебя и Инну. Годы шли, я окончательно на себя махнул рукой. Ну и тут вдруг я встретил Галину. Не будем говорить, хорошая она или плохая, это роли не играет. Роль играет другое: я ее люблю. Да, люблю. И я думаю, что ты должна меня понять. Ты за свою жизнь, которая у тебя еще вся впереди, была влюблена не один раз. Я же вдвое старше тебя и любил всего лишь два раза. Да, да. Не так уж много.
Последнюю фразу Илья Львович произнес с раздражением. Только было непонятно, на кого и за что он раздражается.
— Вот, в общем-то, и все, что я хотел тебе сказать, — уже более спокойно сказал Илья Львович. — Впрочем, не все. Я все эти дни искал выхода из создавшегося положения и сегодня, кажется, нашел его. Я решил выехать из этой квартиры. Но только не подумай, что к ней, нет. Я хочу пожить один, чтобы разобраться во всем, что со мной происходит, проверить себя.
Илья Львович замолчал. Ира тоже молчала.
— Может быть, ты все-таки выскажешься? — спросил Илья Львович.
Недаром Петр Дмитриевич говорил, что сильные раздражители могут не вызывать никакого эффекта, в то время, как слабые вызывают бурю отрицательных эмоций.
Возможно,
— Ты говоришь, что разлюбил маму, когда я родилась? — удивленно переспросила Ира.
— Да.
— Значит, ты не помнишь, как ты стоял на лестнице и плакал, когда мама собиралась уезжать со мной на Север? А к тому времени я не только родилась, но мне уже было одиннадцать лет.
Ира не сказала «уезжать к папе», она сказала «на Север», но Илья Львович, конечно, понял, что она имела в виду.
Он замолчал. Ира чувствовала, что она сбила его с рельсов, которые Илья Львович прокладывал по так удачно проработанному плану.
— Ты права, — неожиданно мягко сказал Илья Львович. И Ире показалось, что воспоминания возвращают ему прежние чувства к ее маме. — Ты права, — повторил Илья Львович еще задумчивее и нежнее, — я действительно как-то это выпустил из виду.
Илья Львович помолчал, подумал…
— Значит, я ее разлюбил не тогда, а когда она начала заниматься своими подонками, — вдруг сказал он.
Илья Львович даже повеселел от того, что ему удалось наконец вспомнить точную дату, когда он разлюбил Инну Семеновну. Он зажег погасшую папиросу и начал с новой силой:
— Я часто думал об этом: два творческих человека мешают друг другу.
Ира с удовлетворением заметила, что, значит, Галину Илья Львович не считает творческой личностью, хотя она и кандидат физико-математических наук и даже помогала ему в каких-то математических расчетах. Илья Львович словно понял, о чем Ира думает, и тут же сказал, что это не всегда, конечно, верно, что, например, в актерских семьях супруги (о, как мама не любит это слово — «супруги», подумала про себя Ира) помогают друг другу. Но в данном случае у Инны особый талант и особый характер.
— Я еще что-то понимал, — разжигал себя Илья Львович, — когда Инна с утра до вечера занималась делами твоего папы. Все-таки это твой отец и он был невинно осужден. Но ее дальнейшая «благотворительная деятельность»… Ведь твою маму всю жизнь интересовал кто угодно, только не я. И если у тебя есть хоть капля справедливости, ты согласишься со мной.
От Ильи Львовича Ира никогда не слышала «твой папа». Для Ильи Львовича Ирин папа всегда был просто Михаилом. И то, что теперь Илья Львович сказал: «твой папа», означало слишком много. Это означало, что Илья Львович отказывался от нее, что он бросал не только Инну Семеновну, но и Иру, которую всю жизнь считал своей дочерью, а теперь решил передать обратно ее настоящему отцу.
— А в общем, — Илья Львович вдруг вспылил, очевидно решив, что для Иры слишком большая роскошь ставить его в тупик, — это не имеет значения, кого и когда я разлюбил. Главное, что сейчас я люблю Галину.
— Но если ты не любишь тех, кем занималась моя мама, — не сдавалась Ира, — если ты их называешь подонками, почему ты любишь ту, которой мама занималась не меньше, чем другими? А может быть, и больше, и которая в благодарность за все уводит от нее мужа.
Илья Львович, очевидно, ждал этого вопроса и хорошо к нему подготовился. Во всяком случае, морально. Поэтому он очень спокойно объяснил Ире, что Галина к его решению уйти из дома не имеет никакого отношения: она чиста и необыкновенна. Она говорит, что не любит его, но он думает, что она его любит, но не сознает этого. И задача Ильи Львовича в том и заключается: заставить ее осознать свои чувства к нему. И что это очень трудно, потому что Галину против него настраивают ее мать и отец.