Если свекровь - ведьма
Шрифт:
— Ты куда? — встревожилась я.
— Я там кое-что забыл, а что? — Он будто пытается прочесть мои мысли по глазам. А мысли у меня самые панические. Хотя, с другой стороны, все равно придется что-то говорить по поводу огромной сумки размером с мешок из-под картофеля, которую я потащу в самолет. Скажу, что там шоколадки. Пусть что хотят, то и думают.
— Я тоже там кое-что оставила, — сказала я.
А он уже открывает дверь и говорит, жестом приглашая меня войти:
— Прошу тогда.
Я проскользнула мимо него внутрь и сказала:
— А ты подожди
— Вот еще, — ответил он и тоже зашел.
Его взгляд сразу упал на бесформенную гору, накрытую покрывалом, посреди помещения. Насколько ни было смято покрывало, дурацкое глупое сердце прекрасно было видно, и имя прочитывалось без труда.
Бондин вопросительно поглядел на меня, его бровь насмешливо изогнулась.
— Странное покрывало, да? — произнесла я как ни в чем не бывало. — Валялось тут на кресле.
— Похоже, ручная работа, — заметил Бондин. — Ведьминская.
— Хм. Наверное, его Мелисса забыла.
— Когда мы выходили из кабинета, его здесь не было, — сказал Бондин. — А потом, с пляжа, Мелисса зашла в дом после меня и все время была в гостиной.
— Значит, кто-то другой его сотворил, — пожала плечами я.
— Неужели Орхидея? — криво усмехнулся он.
— Точно! — сказала я. — Она к тебе еще в поместье воспылала. Даже зельем опоила, забыл?
— У Орхидеи сейчас бы точно другое имя наколдовалось.
Я пожала плечами. Потом усмехнулась:
— Что, жалеешь, камертон с собой не взял?
Бондин наклонился ко мне и сказал почти шепотом:
— Вообще-то камертон — это миф. Такого прибора не существует. По крайней мере, пока. Но ты ведь никому не скажешь?
Черт. Я почувствовала себя круглой дурой. Я же и в поместье про этот чертов камертон ему говорила. А он тогда промолчал.
Бондин подошел к денежному холму и хотел поднять покрывало.
— Нет-нет! — я кинулась к нему, — там мои вещ…
— Ха-ха, — он уже поднял покрывало. — Твои?
— Да. И что. Я скоро перестану быть ведьмой, надо же мне… подумать о будущем.
— Угу, — покивал он, улыбаясь.
— Это компенсация за моральные потрясения этих дней, — деловито сказала я. — И ты вообще, кажется, пришел сюда что-то забрать, так забирай и уходи.
Но он не обратил на слегка перефразированное «Пошел вон» никакого внимания. А сказал:
— Ты не перестанешь быть ведьмой, даже если у тебя отберут силу главы клана.
— Ну да, — не поверила я.
— Я не знаю, правда, сколько в тебе останется магических способностей… Но нельзя перестать быть ведьмой. Твоя природа изменилась раз и навсегда. Это как вылупиться из куколки бабочкой. Нельзя стать обратно куколкой.
— Правда? — обрадовалась я.
— Да, — кивнул он.
Значит, можно не сбегать на другой континент? И спокойно отдать браслет?
— Ты не расторгла помолвку окончательно, потому что думала, что перестанешь быть ведьмой? — вдруг спросил Бондин.
— Что? — повернулась я к нему. — Ты считаешь, что я ради магии готова…
«Выйти замуж за того, кого больше не люблю», — хотела сказать я, но не сказала. Как он смеет так думать обо мне!
Да
И я выпалила:
— Да! Я еще раздумываю! Это мое право! За кого хочу замуж за того и выхожу! И вы, инспектор, не имеете к моей личной жизни никакого отношения!
Его глаза слегка сощурились:
— Да. К счастью, не имею. — Он подошел к столу и взял оттуда мобильный телефон. Показал его мне: — Вот что я забыл. — Потом кивнул на деньги: — Сделай для них рюкзак. Легче будет нести.
Я ужасно на него сердилась, но идея была отличная. И большой рюкзак удивляет людей меньше, чем большие сумки.
Он хотел было уже выйти из кабинета, потом остановился и сказал, не поворачиваясь, тусклым голосом:
— Мне жаль, что ты поссорилась с женихом, — вышел и захлопнул за собой дверь.
Ах, так! Ему жаль? Он ведь назло? Что он имел в виду? Или ему на меня на самом деле наплевать? Тогда зачем же он на берегу, полчаса назад… Он же целовал меня… Но он же не сказал, что меня любит! А значит, вполне возможно, что вовсе и не любит! Ну, мало ли, понравилась немножко, а целоваться парни всегда не прочь. Но вот признаваться, что любит, он и не собирался! И никакой любви ко мне не чувствует! А я-то вообразила, дура! И с Мишей из-за него поссорилась.
Ну ладно, будем честными, с Мишей вышла стычка не из-за него. Миша сам по себе тот еще… в общем, все они скоты, как говорилось в одном фильме. Тот скотина, и этот скотина. Ни чувств у них нет нормальных, ни эмоций. Это мы, девчонки, из-за них переживаем, а они: «Ладно, не эта, так другая». И все дела.
Вот и я не буду больше думать ни об одном из них. Лучше деньги упакую. Сколько ведьминской силы во мне останется — еще неизвестно, может, хватит только на то, чтобы вилки в ложки превращать.
Я превратила покрывало в рюкзак с первого раза. Но на всех кармашках красовалось это идиотское сердечко с его именем. Мне захотелось поджечь этот чертов рюкзак, чтобы и никаких следов от моей глупой мимолетной влюбленности не осталось!
Я представила, что этот рюкзак — военной окраски, что он из камуфляжа, и никаких там ни узоров, ни цветов, ни сердечек и быть не может! Ура. Получилось! Вместо нормального розового цвета рюкзак стал бурым, в ужасных болотно-зеленых пятнах.
Ха. Зато никаких тебе Денисов! Я подняла рюкзак со стула, открыла замок… О нет! Это еще хуже! Теперь это был не простой рюкзак, это был рюкзак музыкальный! Как только я расстегнула молнию, он прошептал, причем со страстным придыханием: «Денис, Денис, Денис…» Я быстро закрыла замок. С одной стороны неплохо, похоже на сигнализацию. С другой стороны! Это же рюкзак-маньяк какой-то! Или это я маньячка ненормальная? Не могу перестать думать о Бондине ни на минуту! А ведь он, скотина, меня не любит! «Не любит!» — уговаривала я себя. И не смей даже фантазировать, что он в тебя влюбился! Это был флирт! Ничего не значащий! Но почему, когда я сказала, что он не имеет к моей личной жизни никакого отношения, он так посмотрел… будто ему стало ужасно больно.