Если так рассуждать... (сборник)
Шрифт:
Замдиректора поднес к губам аппетитный ломоть белого мяса, надкусил и, громко застонав, застыл с некрасиво разинутым ртом. Из надкушенного куска заблестела в пламени светильников бронзовая табличка «Мэйд ин Древняя Греция».
Красавец карп ценой своей рыбьей жизни раскрыл тайну пропажи компьютера, польстившись по глупости на несъедобную табличку.
— Нашелся, голубчик! — воскликнул Зевс. — А вы переживали, — обратился он к позеленевшему Поликрату. — Радуйтесь, обошлось!
Поликрат сделал над собой нечеловеческое усилие и просипел:
— Хорошо-то
Участники пира загалдели. Директор клуба запел еще громче. Поликрат остекленело улыбался. Добровольцы побежали к озеру вытаскивать компьютер, утопленный халтурщиком Сизифом на мелководье.
…Через неделю Поликрат сидел в своем кабинете один на один с отремонтированным аппаратом. Замдиректора и компьютер смотрели друг на друга без признаков симпатии. За окном было видно, как на вершину горы, кряхтя, взбирается Сизиф. Его рацпредложение о подъеме камня на гору лебедкой отклонила из-за малого экономического эффекта. Попутно выяснилось, что «гранитный» камень сделан из пемзы.
Теперь несун-рецидивист катал по склонам настоящий камень и проклинал все на свете, ибо ему поручили утрамбовывать гору шлакоотходов со всех сторон — с оплатой по-сдельному.
Поликрат взглянул на потного от натуги Сизифа. На душе было невыразимо скверно. На столе бесстрастно светил матовым оком проклятый аппарат.
Замдиректора оторвался от окна и резко нагнулся над столом, готовясь разломать и уничтожить электронного врага. Он занес кулаки над компьютером и… вздрогнув, застыл на месте.
Поликрату показалось, что в кабинете звучит тихая музыка. Разом предстали перед его мысленным взором кабинеты «Олимпа», сотрудники, сидящие перед мерцающими экранами дисплеев.
Директор Зевс и сменный мастер Мидас, бог-кузнец Гефест и упорная Пенелопа, строгая Фемида и даже Ахилл, опять переведенный на новое место… Десятки людей сидели перед компьютерами, положив, словно пианисты, руки на клавиши, и под их пальцами вместе с колонками цифр, бегущими по дисплеям, возникла грозная возвышенная мелодия. Музыка крепла, разрасталась. Это был торжественный гимн неведомому, но прекрасному будущему, и одновременно марш — грозный похоронный марш, отходной марш по нему, по нему! — заместителю директора «Олимпа», счастливому Поликрату».
На этом рукопись заканчивалась.
Я еще раз просмотрел предварительные замечания и на отдельном листе написал окончательное решение.
Автору!
Проделанная работа, безусловно, заслуживает внимания. Однако необходимо внести следующие принципиальные коррективы:
1. Убрать название «Не все гладко на «Олимпе», заменив его более отвечающим реальной действительности. Неплохо было бы, например: «На «Олимпе» все спокойно».
2. Абсолютно необходимо заменить также нелепый эпиграф, взятый, якобы, из Нестора: «Никто же их не биша, сами ся мучаху». Это Нестор, да не тот! Надо подобрать что-нибудь из классики. Кому нужны эти намеки
3. Думается, никто не станет спорить, что в любом произведении главное — люди, персонажи. Следовательно, нужно убрать все, что не относится к делу, мешает проникнуть в глубокий духовный мир героев, — производственный антураж, всякие индустриальные подробности, даже, пожалуй, само слово «завод». Пусть они живут обычной человеческой жизнью — совершают деяния, родятся (нет, пусть сначала родятся, затем совершают деяния), выходят на заслуженный отдых… Не надо этой детализации! Люди устали от проблем!
4. Изложить хорошо бы все гекзаметром.
5-е и последнее. Юмор убрать целиком и полностью. Нам нужен эпос, в подлинном, величавом значении этого слова, без хохмочек.
После переработки по указанным небольшим, но принципиальным замечаниям получится как раз то, что нам всем нужно.
Закончив писать, я облегченно вздохнул: — Теперь у нас наконец-то будет свой скромный эпос, своя подлинная олимпийская история! И крупно расписался внизу листа:
ЗЕВС ГРОМОВЕРЖЕЦ
Картотека
(маленькая повесть)
Много болтать об этом я не намерен.
Старик Грандиозен у меня за стенкой не жил. У меня за стеной проживал бывший капитан авиации, ужасный пьяница, который часто кричал по ночам во сне;
— На гауптвахту захотелось? Пять суток! Десять!.. Мало тебе? Пятнадцать суток!!!..
Сам он утверждал, что раньше работал простым ювелиром. Ну да ладно, не о нем речь…
А вот Гошу я отлично знаю. Он действительно обладает вислыми усами и в самом деле неизвестно кем работает. Но парень неплохой, хоть и дурак.
Гоша-то мне и рассказал об этом неприятном случае.
В углу шевелились бюрократы.
Грандиозен покосился на них неодобрительно и вышел на кухню пообщаться с народом.
Речь его была кратка и сильна.
— Товарищи! — произнес он с порога. — Братья и сестры! Время настало и час пробил. Посмотрите вокруг себя! Прах, который мы отряхали семьдесят лет, все еще липнет к нашим ногам. И если не мы, то кто же сделает это за нас? Поэтому прочь сомненья, устремимся вперед, братья, — вперед, к нашей великой и славной победе!
Бурные аплодисменты были ему ответом. Взмахом руки Грандиозов перевел их в овацию, подержал минут пять, а затем в единый миг свел на нет. И снова тишина воцарилась и кухне.
— Ставлю па голосование, — продолжал Грандиозна. — Кто против?
Ни звука.
— Кто воздержался?..
Молчание.
Гранднозов тяжело обвел помещение глазами, повторил вопрос:
— Кто воздержался?
И вновь молчание взрывается аплодисментами, переходящими сперва в простую овацию, затем в бурную, а потом и в общее всенародное ликование с возгласами и здравицами.