Если так рассуждать... (сборник)
Шрифт:
Последним явился Вовка. Как видно, ему хотелось в кино больше всех. Обе ноги были во много слоев замотаны марлей, доходящей до самого пояса. Для верности Вовка добыл где-то огромные костыли и тяжело на них опирался. При каждом его шаге стены раздевалки вздрагивали.
— Все в сборе? — заглянул в дверь Геннадий Васильевич. — Тогда пошли.
— Куда? — простонал Лешка Степин.
— К директору, — просто ответил наш физрук.
Наша процессия, наверное, доставила массу веселья прохожим. Впереди бодро шагал Геннадий Васильевич. За ним гуськом печально
Какая-то девчонка увязалась за нами, скакала на одной ножке и выкрикивала:
— Привидения идут! Привидения идут!
У самых дверей директорского кабинета Вовка угрюмо поинтересовался:
— Геннадий Васильевич, а как вы догадались, что мы… ну не больные?
Физрук улыбнулся.
— Очень просто. Я понял это, когда пришел Алеша.
— А разве я неправильно забинтовался? — спросил я.
— В общем-то ты все сделал верно. Только знаешь… — Геннадий Васильевич засмеялся. — Даже самые-самые неопытные врачи никогда не накладывают повязку на больную ногу поверх брюк! Эх, вы, орлы!..
Так закончился наш неудачный поход на «Привидения в замке Шпессарт». Как ни странно, меньше всех расстроился Вовка.
— А, ерундистика все это! — заявил он. — Никаких привидений не бывает!
Наверное, он был прав. Жаль только, что самые умные мысли всегда приходят к нему слишком поздно…
Кстати, на кроссе он прибежал вторым, А победила, как всегда, Громобоева.
Личный пример
Промокашка — вещь невкусная.
Я и раньше об этом догадывался, но теперь знаю совершенно точно. Теперь мне промокашку хоть в варенье обмокни — есть ни за что не стану. Сыт я ими по горло. На всю жизнь.
А вышло это так.
На природоведении к нам в класс пришел новенький. Звали его Гена. Обычный мальчишка, каких много. Гена сел за последнюю парту, как раз позади меня, и стал слушать рассказ Анны Ивановны о полезных ископаемых.
Анна Ивановна заговорила о том, как из деревьев получается каменный уголь, и тут сзади меня что-то тихонько зашуршало. Потом опять. Я обернулся и увидел, что новенький откусил кусок розовой промокашки и задумчиво пожевывает. При этом Гена, не отрываясь, смотрел на учительницу и что-то записывал. Запишет-запишет, пожует. Пожует-пожует, запишет. Такой вот странный человек.
Вы когда-нибудь пробовали сидеть на уроке, когда сзади беспрерывно жуют промокашку? Это невозможное дело. Этого нельзя вынести больше пяти минут!
Я несколько раз оборачивался и укоризненно смотрел на новенького. Не помогало. Он продолжал есть розовую промокашку, зато Анна Ивановна строго сделала мне замечание, чтобы я не вертелся, как на сковородке.
Я потерпел еще минут пять, но потом не выдержал. Обернулся к новенькому и прошептал:
— Новенький, кончай промокашки кушать! Тебе что тут, столовая?
Анна Ивановна тут же сделала
Тут я вспомнил, как однажды мама сказала папе: «Воспитывать надо личным примером! Нужно показать ребенку наглядно, как некрасиво его поведение!»
(Это когда я не хотел есть за обедом суп с луком. Папа стал наглядно показывать, как некрасиво мое поведение, — раскачивался на стуле, стучал ложкой, тоскливо озирался по сторонам… Мама строго следила, чтобы папа показывал как можно нагляднее. Мне стало жаль папу, ведь он мог так и остаться без супа, и я быстренько доел тарелку.)
Теперь я решил действовать тем же методом. Пусть новенький убедится на личном примере, как некрасиво и некультурно жевать промокашки.
Я вынул из тетради чистую промокашку, повернулся к новенькому и с шумом откусил большой кусок. Я старательно жевал, всем видом показывая, как это невкусно и некультурно. Я наглядно ел свою промокашку, но Гена и ухом не повел — смотрел на учительницу, записывал и пожевывал.
Тут моя промокашка кончилась. Я перерыл все тетради, других не нашел и шепотом попросил у Громобоевой, сидевшей через проход. Анна Ивановна сделала мне замечание, но я выждал пока она отвернется, и продолжил наглядное обучение новенького.
Вторая промокашка далась куда трудней. Во рту пересохло, а запить было нечем. Я горько пожалел, что не догадался взять с собой в школу бутылочку «Буратино» или, на худой конец, молока.
Но не отступать же назад! Тем более, что новенький покосился на меня и удивленно поднял брови.
«Ага! — обрадовался я. — Подействовало!» Но тут Анна Ивановна перешла к рассказу о природном газе. Новенький встрепенулся и снова откусил от своей промокашки.
«Вот ты как! — подумал я. Ничего, посмотрим кто кого пережует!»
Я выпросил у Громобоевой еще одну промокашку и сжевал ее, сурово глядя новенькому в глаза. Он не поддавался.
Во рту у меня пересохло так, будто я месяц прожил в самом центре Сахары. Казалось, в меня больше не войдет ни одной промокашки. Как назло, утром я позавтракал двумя полными тарелками гречневой каши с маслом. Но я твердо решил довести воспитание до конца, выпросил у Громобоевой третью промокашку и со страшными мучениями съел её до кусочка.
Новенький не реагировал!
Громобоева отказалась дать четвертую промокашку, сообщив, что они у нее кончились. Пришлось попросить у Юрки-отличника.
Юркина промокашка была сплошь изрисована шахматными конями, слонами и пешками. Но я мужественно откусил от нее угол и начал с трудом жевать, не отводя грозного взгляда от новенького. Еще одно усилие, и Гена будет побежден…
И тут я почувствовал, как у меня из рук осторожно берут остатки промокашки, поднял глаза и обомлел.
Рядом, строго нахмурившись, стояла Анна Ивановна,
— Ты чем это занимаешься на уроке, Алеша? — спросила она. — Что ты жуешь?
Есть вопросы, на которые невозможно ответить, чтобы все не засмеялись.