Если только ты
Шрифт:
Я приоткрываю. Мне в лицо прилетают шорты.
— Ээ, спасибо?
Он даже не отвечает, закрывая дверь.
— Кто-то не в настроении.
— Я голоден! — кричит он. — Поспеши, чёрт возьми.
Бурча себе под нос на шведском (на случай если Себастьян слышит, как я жалуюсь на него), натягиваю шорты, затем распахиваю дверь, метнувшись мимо него к лифчику и майке, которые он выбрал и оставил на моей кровати. Я задёргиваю штору вокруг себя, переодеваюсь в лифчик и майку, натягиваю носки, затем обуваю чёрно-белые высокие кроссовки Найк, которые он тоже, должно
— Это было достаточно быстро?
Себастьян поворачивается на месте, где он раньше стоял спиной ко мне, скрестив руки на груди. Слегка приподнявшийся уголок рта, проблеск света в холодных серых глазах — вот и все изменения в его выражении. Но это уже что-то. И от этого мне хорошо.
Совсем не спеша по меркам человека, который только что подгонял меня, он подходит ко мне, до сих пор немного грациозно, даже с ортопедической шиной, постукивающей по полу.
— Ну? — спрашиваю я. — Как всё выглядит?
Он на мгновение притихает, взгляд бродит по моему лицу и вниз по моему телу. Затем он говорит:
— Повернись.
— Зачем?
— Сигрид. Просто повернись.
Вздохнув, я подчиняюсь и оказываюсь лицом к своему отражению в зеркале на стене. Я выгляжу… именно так, как хотела. Я, но чуть более дерзкая.
Майка поношенная, но не слишком прозрачная, и сквозь неё проступает тень моего чёрного лифчика. Себастьян не только обрезал джинсы, превратив их в шорты, но и сделал их немного потрёпанными — кое-где на ткани есть прорехи, но не сквозные, нижние края растрёпаны, так что они стали мягкими, но не щекочут. Шорты короткие, но не слишком короткие — демонстрируют мои ноги, но без ощущения, что у меня попа вывалится, если я сяду. Мои белые кроссовки с чёрными акцентами и шнурками подходят к майке и лифчику. Идеально.
— А теперь, — говорит он, и его голос ощущается теплом на моей шее. — Ты сама скажи, как ты выглядишь.
Я прикусываю губу, сдерживая улыбку и встречаясь взглядом с моим отражением.
— Я выгляжу крутой.
Глаза Себастьяна встречаются с моими в зеркале, когда он встаёт позади меня. Его выражение нейтрально, но взгляд резкий, пронизывающий.
— Тогда пошли, крутышка. Пора поесть.
***
Себастьян выглядит комично неуместным в Закусочной Бетти, когда мы садимся за блестящий ретро-виниловый столик, пока из музыкального автомата играют старые хиты. Этот темноволосый Адонис ростом метр девяносто, с его татуировками, серебряными цепочками и кольцами, облачённый в дорогую одежду и суровую гримасу, читает меню в окружении семей с маленькими детьми, колотящими по столу, и престарелыми гражданами, уминающими яблочный пирог.
Я поддеваю его колено под столом. Он опускает меню ровно настолько, чтобы показать мне эти холодные ртутные глаза и одну тёмную выгнутую бровь.
— Что?
Положив локти на стол, я подаюсь вперёд и понижаю голос.
— Мы должны казаться друзьями. А не двумя незнакомцами за одним столом в закусочной, которую ты отчаянно хотел бы сменить на клуб.
Он вздыхает, полностью опустив меню, затем зеркально повторяет мою позу, положив локти на стол
— Пялиться невежливо, дорогая Зигги.
— Их больно делать? — я показываю на его руки. Я слишком заворожена, чтобы переживать по поводу того, как раздражающе снисходительно звучит «дорогая Зигги».
— Да, — просто отвечает он.
Я поднимаю взгляд, ища его глаза. Он делает глоток воды.
— Это хорошая боль?
Себастьян давится водой, затем вытирает рот и хмуро смотрит на меня.
— Что, чёрт возьми, кто-то вроде тебя знает о «хорошей боли»?
— «Кто-то вроде меня» — это двадцатидвухлетняя бисексуальная женщина, которая знает больше, чем ты думаешь, — я сердито смотрю на него. Мы устраиваем небольшое соревнование в гляделки. — Я не монашка, Себастьян. Прекрати вести себя так.
— Ты, — он подаётся вперёд, говорит тихо, — младшая сестра моего лучшего друга. Именно так я и буду себя вести. Поняла?
Я подаюсь ещё ближе, затем шепчу.
— Нет.
— Что будете? — наш официант, Стиви, портит момент. Отстраняясь, мы старательно не смотрим друг на друга. Когда я делаю заказ, Стиви, который знает меня по моим поздним визитам в закусочную с Реном, окидывает Себастьяна явно оценивающим взглядом, затем подмигивает мне и одними губами говорит: «Вау».
Как только он ушёл, Себастьян говорит:
— Это может стать проблемой.
— Что?
Он слегка горбится на сиденье, барабаня татуированными пальцами одной руки по столу.
— Люди посчитают, что мы трахаемся.
Мои глаза чуть не выскакивают на лоб.
— Ты не можешь говорить такие слова в Закусочной Бетти. И почему?
Он усмехается.
— Потому что это я делаю лучше всего, дорогая Зигги. Если не считать хоккея. И когда меня видят с кем-то, помимо людей из команды, именно так и считают таблоиды — весьма обоснованно, надо заметить.
Я решаю изучить меню, чтобы не пришлось смотреть на Себастьяна, пока он говорит об этом. Я становлюсь ярко-красной.
— Что ж, тогда… это будет ещё один способ показать, что ты изменился. Ты подружился с тем, кого не пытаешься…
Он подаётся вперёд, поставив локоть на стол и подпирая щёку ладонью.
— Давай. Скажи это.
— С кем не пытаешься переспать, — кротко договариваю я.
Он цыкает.
— Ну серьёзно, Сигрид. Могла бы и сказать это. Трахнуть.
— Это семейное заведение. Тут нельзя такое говорить.
Закатив глаза, он снова приваливается к спинке диванчика. Я оглядываюсь по сторонам, надеясь, что мы говорили не настолько громко, чтобы люди оскорбились грязными выражениями Себастьяна.
Тогда я замечаю, что пусть никто не выглядит потрясённым, в нашу сторону определённо косятся многие посетители. Некоторые не очень деликатно берут телефоны, чтобы снять видео или сделать фото.
К нам приковано много взглядов.
Мой пульс начинает стучать в ушах. Мои ноги начинают подёргиваться под столом. Я снова беру меню, хотя уже сделала заказ.