Если ты останешься
Шрифт:
Возвращаясь к Паксу, я хватаю его за руку. Мои пальцы вписываются в сгиб его локтя.
Я оставляю свой автомобиль в «Холме», и еду с Паксом к пирсу.
— Запах рвоты хорошо вычищен, — замечаю я, вдыхая воздух внутри. Здесь пахнет кожей и сосновым автомобильным освежителем. Пакс качает головой.
— Да, хорошая обработка сделала это. У меня никогда не будет возможности забыть об этой неловкой ситуации, правда?
— Наверное, нет, — отвечаю я рассеянно, смотря в окно. Зимние деревья размываются, когда мы оставляем
Всего за несколько минут мы доезжаем до пирса. В это время года он выглядит так одиноко. Большинство лодок уже были вывезены из своих гаваней на зиму. Это место кажется заброшенным.
Пакс направляется к багажнику машины и вытаскивает тяжелую синюю парку.
— На воде будет холодно, — говорит он мне. — Так, почему бы тебе не укутаться в это?
Он помогает мне вытащить его, и когда я становлюсь похожей на снежного человека, мы направляемся к большому катеру
Я решаю, что это, должно быть, стоит тысячи и тысячи долларов, но не говорю этого, когда он помогает мне подняться на борт. Я выбираю сиденье на паркетной доске, где нет ветра, и он запускает двигатель. Рев рассекает тишину, и мы быстро выезжаем из бухты.
В скором времени, лицо Пакса становится красным от ветра. До сих пор зима была мягкой, но здесь она по-прежнему суровая. Вода делает ветер пронзительно холодным.
— Нам лучше не заходить слишком далеко, — кричу я ему. — Ты замерзнешь.
Он закатывает глаза и продолжает вести нас мимо огромных одиноких буев, которые отмечают путь в залив. Когда мы выплываем в открытую воду, он, наконец, выключает двигатель и тишина кажется оглушительной.
Он падает на паркетную доску рядом со мной.
— Ты права, — говорит он, опираясь на меня. — Здесь чертовски холодно.
Я хихикаю, когда он засовывает руки в карманы, пытаясь поглотить часть моего тепла.
— Мы сошли с ума, раз находимся здесь сегодня, — говорю я ему. — Мы получим обморожение.
Он усмехается.
— Я без ума от многих вещей, но не от этого.
Остальным частям моего тела, может быть, холодно, но сердце согревается от его слов. А потом я чувствую энергию. Энергию, замораживающую холод.
Я ючусь вместе с ним, наслаждаясь тем, что мы, как будто два человека во всем мире, мы, как провод с током. Холодный воздух жалит мои легкие, но я, все же, делаю глубокий вдох, наслаждаясь оживлением.
— Ты часто приходишь сюда? — спрашиваю я.
Пакс кивает.
— Я прихожу сюда, когда хочу уйти от мира. Никто не может меня здесь найти.
Я смеюсь и опираюсь на него, а он оборачивает рукой мои плечи.
— Я должна была принести горячий шоколад из «Холма», — стону я, пытаясь согреть свои красные пальцы. — Думаю, я могу потерять руку или пальцы на ногах.
Пакс закатывает глаза.
— Немного преувеличенно, не так ли?
— Говори за себя. Мне нужны мои пальцы. — Я жестко сжимаю его руку, а затем смотрю на него.
—
Он неподвижен, но его челюсть сжимается. Я смотрю на него и пытаюсь решить, как справиться с этой деликатной ситуацией.
Он до сих пор ничего не сказал, поэтому я спрашиваю:
— Ты вернешься?
Пакс вздыхает.
— Я не знаю. На самом деле, я не вижу в этом смысла, Он, кажется, сосредоточен на моем употреблении наркотиков, а я просто хочу понять свои сны. Довольно страшно думать о своей покойной матери все время.
— Может быть, он думает, что эти две вещи связаны, — предполагаю я, стараясь, чтобы мой голос звучал легкомысленно, но на самом деле, я умираю, как хочу знать, что мог сказать доктор.
— Сомневаюсь, — отвечает Пакс. — Единственная взаимосвязь, на которую он, казалось бы, обратил внимание, была между тобой и мамой.
Это поражает меня, и я смотрю на него.
— Что? Он сравнил меня с твоей мамой?
По некоторым причинам это ужасает меня. Быть сравненной с его мамой не совсем то, как я хочу, чтобы он видел меня. Он качает головой.
— Я не знаю, о чем он думает. У него есть некоторые сумасшедшие идеи.
— Но твои сны не начинались, пока ты не встретил меня, не так ли? — спрашиваю я медленно, и я знаю ответ еще до его кивка.
— Да. Но это ничего не значит.
— Хорошо. — Мой голос затихает под краем лодки из стеклопластика. Он сжимает меня крепче.
— Не беспокойся об этом. Это я облажался, а не ты. Поверь мне, я не думаю о тебе, как о своей матери, если это то, о чем ты беспокоишься.
Я улыбаюсь немного с облегчением, и он смеется, глядя на мое лицо.
— Этим ты была обеспокоена? Я облажался. Но не так сильно.
Я расслабляюсь и опираюсь на него, а он потирает руки, чтобы согреть их. Мы видим наше дыхание. Белые струйки уплывают, когда мы говорим.
Около часа мы болтаем о пустяках: средняя школа, семья и старые животные. Он смеется, потому что я была черлидером какое-то время. А потом я смеюсь, потому что у него есть каждый, когда-либо выпущенный, эпизод «Звездных войн».
— Что? — требует он властно. — Это хорошие фильмы.
Я смеюсь и пытаюсь сделать вид, что мои ноги не превратились в глыбы льда, и что я не слышу его телефон. Он гудит каждые несколько минут. Пакс посмотрел на него один раз, затем сунул его обратно в карман и с тех пор не смотрел.
— Ты должен ответить? — спрашиваю я его, когда он снова гудит. — Тот, кто звонит, правда, хочет поговорить с тобой.
Он качает головой, явно раздраженный.
— Нет. Это не те, о ком мне нужно беспокоиться.
Я умираю от любопытства, но не подталкиваю его. Он явно не хочет говорить об этом. Но я понимаю, это первый раз, когда он превращает что-то в тайну и закрывается, это заставляет меня нервничать. Какие еще части его жизни я не знаю?