Если завтра не наступит
Шрифт:
– С какой стати хорек должен напоминать кого-нибудь другого? – Тамара невесело усмехнулась.
Бондарь деликатно прикоснулся к ее плечу и тихо произнес:
– Могу я задать вам несколько вопросов? На правах старого знакомого.
– Идите за мной, – распорядилась грузинка после секундного колебания. – Тбилиси не тот город, где можно запросто общаться с русскими у всех на виду. Это чревато неприятностями.
Заинтригованный Бондарь поспешил за Тамарой, исчезнувшей за поворотом.
Кабинетик в конце Г-образного
Ни нелепая юбка, ни порядком стоптанные сапоги на низком каблуке не могли скрыть того факта, что Тамара длиннонога и стройна, хотя по неизвестной причине маскирует это. Впрочем, причина могла быть вполне банальной: у журналистки не хватало денег на модную одежду.
– Вы замужем? – неожиданно для себя спросил Бондарь и внутренне напрягся, ожидая резкой отповеди.
Тамара поставила перед ним старенькую керамическую чашку с дымящимся кофе и только потом ответила:
– Я вдова. – Ее голос звучал совершенно спокойно и буднично. – Мой муж погиб в конце зимы. Несчастный случай, как гласит официальная версия.
Бондарь вздрогнул.
– Осторожнее, – сказала ему Тамара. – Кофе очень горячий.
Он отставил чашку:
– Не в этом дело.
– А в чем?
– Моя жена тоже погибла, и это тоже произошло в конце зимы. Автокатастрофа.
– Если вы не шутите, – медленно произнесла Тамара, – то это очень странное совпадение. Павлик тоже попал в аварию. Вместе с нашей дочуркой.
– У меня был сын. – Голос Бондаря звучал глухо, как и должен был звучать в этом каменном склепе.
– Послушайте, я умею прощать многое, но только не… не… – Запнувшись, Тамара схватилась пальцами за горло. – Не смейте кощунствовать! Это бесчеловечно.
– Я говорю чистую правду.
– И то, что вы журналист, тоже правда?
– Нет, – признался Бондарь, не колеблясь ни секунды.
– Хорошо, – кивнула Тамара, пригубив жидкий кофе.
– Что я не журналист?
– Что у вас хватило мужества быть честным.
– Для этого не требуется никакого мужества, – буркнул Бондарь.
– Неужели? – невесело усмехнулась Тамара. – Тогда почему все вокруг хитрят, юлят и лгут, лгут, лгут?! – Страстно выкрикнув этот вопрос, она поспешила закрыть рот ладонью и посмотрела на дверь с таким выражением, словно за ней могли прятаться или подслушивать какие-то враги. – Страшное время, – прошептала она. – Жалкие люди.
– Если время страшное, то и люди должны быть под стать, – предположил Бондарь. – Тоже страшные.
– Ошибаетесь. Страшными бывают только сильные, а обыватели
– Ну, о вас этого не скажешь, – обронил Бондарь, допивший кофе и ищущий взглядом пепельницу.
– Я такая же, как все, – невыразительно произнесла Тамара. – Продаюсь, иду на компромиссы и поступаюсь гордостью. Вот мой отец – он другой породы. И Павлик был другим, за что поплатился жизнью.
– Он был русский?
– Да. Носился с идеей возродить былое братство наших народов, вашего и моего. Выступал на митингах, писал страстные статьи, даже приступил к съемкам документального фильма про нынешнюю власть и ее проамериканскую политику.
– И что? – спросил Бондарь, прежде чем успел прикусить язык.
– Авария, – устало откликнулась Тамара. – Лобовое столкновение с грузовиком. В полиции не скрывали злорадства. Не надо было переть по встречной полосе, сказали мне. Но хватит об этом. – Она резко повернулась, пристукнув ладонью по столу. – Вы ведь не историю моей жизни явились выслушивать. Вас интересуют обстоятельства гибели Гванидзе, верно? Извините, но вы обратились не по адресу.
– Но заметку написали вы? – оторопел Бондарь.
– Под диктовку, – сказала Тамара с вызовом. – Что мне велели, то я и написала. Понятия не имею, кто такой этот ваш Гванидзе и почему его убили. А теперь уходите!
– Мне показалось, что вы хотите мне что-то рассказать.
– Ерунда! Обычный бабский заскок. Сдвиг по фазе. В кои-то веки увидела человека с нормальным выражением глаз, вот и растаяла. – Тамара порывисто встала, едва не задев головой настенную полку. – Когда вокруг сплошь кобели, хорьки да боровы, то поневоле станешь на мужчин заглядываться. – Она указала подбородком на дверь. – Прошу! Не заставляйте меня повторять дважды.
Все это было так неожиданно, что у Бондаря от негодования перехватило горло.
– Послушайте, вы, жертва обстоятельств с глазами лани, – прошипел он, выбираясь из своего закутка и яростно размахивая зажатой в руке сигаретой, – ни к чему было разводить всю эту философскую бодягу, чтобы под конец отшить меня, как какого-то ресторанного ловеласа! Гванидзе – террорист, садист и убийца, которого покрывают грузинские власти. Я не верю в его скоропостижную смерть и доберусь до него во что бы то ни стало, даже если его действительно придется вытаскивать из-под земли. – От полноты чувств Бондарь ударил себя кулаком по бедру. – Сколько бы ни прятался ваш Гванидзе, а от ФСБ ему не уйти! Понятно? Понятно, я спрашиваю?