Если завтра в поход
Шрифт:
То, что ответственные политработники в действующих воинских частях, вопреки логике развития событий, продолжали придерживаться прежних наступательных установок, приводило порой и к трагическим результатам. На заседании военного совета Юго-Западного фронта 23 июня 1941 г. после получения указаний из Москвы о начале наступления начальник штаба фронта генерал-лейтенант М.А. Пуркаев высказал обоснованное мнение: поставленная боевая задача в условиях, когда враг быстро продвигается вперед, является невыполнимой. В ответ член военного совета фронта корпусной комиссар Н.Н. Вашугин с возмущением парировал: «А вы подумали, какой моральный ущерб нанесет тот факт, что мы, воспитывавшие Красную Армию в высоком наступательном духе, с первых дней войны перейдем к пассивной обороне?». [658]
658
Баграмян И.Х. Указ. соч. С. 116.
659
Русский Архив: Великая Отечественная. Т. 12(1). С. 60.
Все вышеизложенное, на наш взгляд, дает основания, во-первых, признать сам факт начала развертывания политико-идеологической кампании под лозунгом наступательной войны, исходным пунктом которой явились выступления Сталина в Кремле перед выпускниками военных академий РККА. Однако говорить о том, что эта кампания была завершена, достигла своей цели, мы, естественно, не можем, поскольку она была прервана начавшейся германской агрессией против СССР.
Трудно отрицать факт начала развертывания в СССР в мае-июне 1941 г. политико-идеологической кампании под лозунгом наступательной войны. В отличие от кампаний 1939-1940 гг., о которых упоминалось выше, когда в роли инициаторов выступали сталинские «соратники» (Молотов, Жданов, Мехлис), а сам вождь оставался как бы «в тени», в мае 1941 г. Сталин публично «озвучил» новые задачи, стоящие перед партийными и армейскими пропагандистскими органами. Секретари ЦК ВКП(б), которые возглавили работу по непосредственному практическому воплощению в практику сталинского лозунга наступательной войны, а также руководство ГУППКА стремились внедрить в сознание руководителей пропагандистских структур РККА, что речь идет о новом, коренном повороте в советской пропаганде.
В то же время говорить о том, что политико-идеологическая кампания, развернувшаяся в мае-июне 1941 г., приняла большие размеры, а тем более достигла своей цели, естественно, нет оснований. Кремль дал «добро» на ее развертывание. Однако в сложнейшей международной обстановке следовало соблюдать строгую конспирацию (прежде всего, в публикациях в открытой печати). Поэтому для развертывания этой кампании на всю мощь политико-пропагандистского аппарата не было возможностей. В конечном счете она была прервана начавшейся 22 июня 1941 г. германской агрессией против Советского Союза.
Проекты подготовленных ГУППКА директивных материалов, в основу которых был положен лозунг «наступательной войны», оказались невостребованными и сданы в архив.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Конец 1930-х – начало 1940-х гг. – важная веха в развитии сталинской системы в целом и ее пропагандистского механизма, в частности. В этот период большевистское руководство ставило перед собой важные внутриполитические и внешнеполитические задачи, при решении которых пропаганда использовалась как своеобразный «приводной ремень» между властной элитой и обществом.
Структура пропагандистских органов была сложной и разветвленной. Этот организм являлся весьма громоздким, но строго централизованным и контролировался лично Сталиным. Непосредственное руководство пропагандистской сферой лежало на ближайших сталинских «соратниках». Наиболее преданные ему люди (А.А. Жданов, Л.З. Мехлис, А.С. Щербаков и другие) составляли «высший эшелон». «Среднее» и «низовое» звенья пропагандистских органов заполнялись сталинскими «выдвиженцами», занимавшими вакантные места, которые освободились в результате репрессий.
Во второй половине 1930-х гг. в связи с нараставшей угрозой непосредственного вооруженного столкновения с «капиталистическим окружением», которая исходила
Однако после заключения пакта о ненападении с Германией, ценой которого стал курс на сближение и «дружбу» СССР с нацистским режимом, пропагандистские структуры резко «перестроились» и развили активную деятельность по обоснованию этого курса. Это свидетельствовало о том, что политическая конъюнктура момента была для советского руководства важнее, чем выбранный в середине 1930-х гг. магистральный курс на противоборство с нацистским режимом, в том числе и в идеологической сфере.
Пропагандисты и агитаторы, проводившие в жизнь данную «установку», постоянно сталкивались с неприятием ее большинством населения и проявлением антифашистских настроений. В то же время Германия, ранее представлявшаяся в качестве потенциального военного противника, перестала изображаться таковым в открытой пропаганде. Всякие намеки даже на гипотетическое вооруженное столкновение с ней, просматривавшиеся в произведениях литературы и искусства, в периодической печати и лекционной работе, немедленно пресекались.
Параллельно с идеологическим обеспечением курса на сближение и «дружбу» СССР с нацистской Германией пропагандистский механизм начиная с сентября 1939 г. стал настраиваться большевистским руководством на решение другой, не менее важной с его точки зрения задачи. Пропаганда повсеместно подключалась к обоснованию территориальных приращений Советского Союза, осуществлявшихся благодаря тайным соглашениям с Третьим рейхом.
При этом в какой-то степени использовался опыт, накопленный политическими органами Красной Армии в период боев против японских войск на Дальнем Востоке у озера Хасан и на реке Халхин-Гол в 1938-1939 гг.
К концу 1930-х гг. большевистское руководство окончательно осознало всю призрачность стратегических расчетов на «мировую революцию» как на основное средство для уничтожения «капиталистического окружения». В советской пропаганде стали превалирующими апологетические характеристики РККА, а вооруженные акции против пограничных государств 1939-1940 гг. (Польша, Финляндия) интерпретировались как «освободительные». Эти акции сопровождались широкими политико-пропагандистскими кампаниями, которые были призваны оказать воздействие не только на общественное сознание личного состава Красной Армии, но и на гражданское население.
Антипольский поход в сентябре 1939 г. стал не только выражением сталинских внешнеполитических амбиций, но и своеобразным новым «испытательным полигоном» для большевистской пропаганды. Вооруженная акция против Польши, армия и народ которой уже вели борьбу против германского нашествия, представлялась в советских пропагандистских материалах как «справедливая наступательная война» по освобождению единокровных братьев – белорусов и украинцев.
После польского похода Красная Армия, которая получила почетный эпитет «освободительница», выступила инициатором военных действий против Финляндии. Но большевистскому руководству вскоре пришлось столкнуться с сильным сопротивлением фактически всего финского народа, не желавшего установления режима Куусинена, который навязывался Москвой. Окончилась крахом затея с «народным правительством Финляндии», оказавшаяся во многом пропагандистской акцией, в подготовке и осуществлении которой наиболее активное участие принимали В.М. Молотов и А.А. Жданов. Именно эти сталинские соратники заранее заготовили, а после перехода Красной Армией границы с Финляндией пустили в ход фальсифицированные ими документы, в которых формулировалась задача «освобождения» финского народа. Однако неудачи в «Зимней» советско-финляндской войне 1939-1940 гг. заставили на время отказаться от освободительных пропагандистских лозунгов. После ее окончания был проведен ряд совещаний и заседаний с привлечением высшего командного состава и руководства ПУРККА по обобщению и изучению опыта боевых действий, в которых на начальной стадии принял участие лично Сталин.