Если женщина хочет…
Шрифт:
Папа мой был рядовым инженером, мама библиотекарем, денег особо много не водилось. Я в мамины отношения с Егором не лезла, училась в то время на вечернем в педагогическом техникуме. Сама себя не содержала, поэтому не совсем понимала, как родителям тяжело, но Егора не уважала и за нахлебничество, и… не знаю. Не любила — и все, гниловатость в нем какая-то была. Да и сейчас хватает…
Егор ушел работать на станкостроительный завод. Вроде за ум взялся, помирился с моими родителями и даже решил поступить в институт на заочное отделение. Иногда забредал к маме в читальный зал, контрольные списывал. И вот однажды попался
Валентина из тех евреек, которые с возрастом не полнеют, расширяясь в заднице и в животе, а, наоборот, усыхают, и пальцы их становятся похожими на смуглые лапки птиц. Нашей начальнице тогда было немного за тридцать, а Егору двадцать три. Работал он старшим помощником младшего слесаря или вроде того, но собирался сделать приличную карьеру. Во всяком случае, на время сессии выходил из запоев и вечерами сидел за книгами.
Второй раз Валентина появилась в нашей библиотеке через два дня. Я тогда на абонементе подрабатывала, думала, временно устроилась, а оказалось, на всю жизнь… Ну вот, она как бы случайно заскочила, спросить у мамы журнал по вязанию. Егор уже не сидел, уткнувшись в учебник физики, а нагло смотрел на молодую начальницу… Ты чего это, Олежек, не ешь?
— Давай выпьем. И перестань щекотать мою ладонь, иначе я достану простыни и рассказывать о родственниках ты будешь часа через два.
— Правда?
Людмила так искренне обрадовалась, что Олег начал мучительно вспоминать, есть ли у него чистая и глаженая простыня. Он неделю не мог собраться взять из прачечной белье, но в шкафу должен быть старый комплект постельного белья. Кажется, не рваный…
— Олег, подожди, не отвлекайся. Мы сидим на диване, и он от нас никуда не ускачет. Ты слушай, что дальше было.
— Слушаю. Но пристального внимания не гарантирую.
Олег переключился с белья на проблему засунутых черт знает куда презервативов, попутно вспомнил, что и мыло в ванной скорее устроит непритязательного военного, а не ухоженную Людмилу.
А Людмила, не задумываясь о столь бренном, продолжала рассказывать:
— Валентина взяла у мамы журнал и уронила его у стола Егора. Тот намеренно медленно поднялся из-за стола и подал ей журнал. Что делать дальше, ей было невдомек, она своему мужу практически не изменяла, и тогда наш сердцеед Егорушка внаглую ее спросил: «У тебя телефон есть?» Валентина посмотрела на маму, сидящую за столом, а Егор, не смущаясь, говорит: «Ты не бойся, это моя тетя. Она нас не выдаст. Правда, Галина?» И моя мама согласно кивнула головой.
Ей до того было интересно, что она тогда ничего не рассказала даже моему отцу. Да и не до этого вообще-то было. Я разводилась с мужем, за которого выходила по великой и неземной любви всего четыре года назад. Сыну было три годика, родители переживали…
Егор и Валентина встречались полгода. Мама у них была за почтовый ящик. Телевизор в то время работал не то четыре, не то шесть часов в день. Развлечений никаких, и для мамы перипетии любовной интриги начальницы были все равно что для нынешних женщин «Санта-Барбара».
Валентина забеременела, муж ни секунды не сомневался, что от него. Илья очень похож на мать, так что здесь никаких проблем не возникло, Но после родов
Он не очень переживал по этому поводу, он к этому времени закрутил роман с начальницей отдела кадров своего завода, а затем с дочкой заместителя директора. На ней он на время остановился. Притормозил с любовницами на период женитьбы и медового месяца.
Институт он с грехом пополам закончил. Мама при поддержке Валентины стала заведующей библиотекой. У Егора родились две девчонки, потом он развелся, вторую жену из торговой среды взял уже с детьми и поэтому с продолжением рода решил завязать. Но к сыну постоянно приглядывался. Город-то маленький, все на виду.
Илье было тринадцать, когда умер муж Валентины. И тут Егор надумал объявить сыну, кто его настоящий отец. Валентина, естественно, взвилась и послала Егора к черту.
Он пил с расстройства два дня, а на третий похмелился, подстерег Илью у школы и увез в родную деревню, в Хроново, показывать родственникам. Хорошо, по дороге позвонил мне, похвалился: мол, с сыном домой едет. Мне в голову не пришло, что этот оболтус не предупредил Валентину, да и закрутилась я: Борис тогда школу заканчивал.
Валентина объявила розыск. А она к тому времени не только власть, но и деньги имела. В двух детских библиотеках на нее работали два подпольных пошивочных цеха, в городском бассейне она, договорившись со спортивным отделом исполкома, выстроила две незарегистрированные сауны. Все для наследника старалась, обеспечивая ему светлое будущее, а он, послушный мальчик, вдруг пропал… За ночь она поседела.
Маме моей позвонила вечером, а та ничего не знала. Утром мама сообщила мне, я поехала к Валентине… Если бы не я, она бы тогда умом тронулась.
Вернулись Илья и Егор через три дня. Егор в дымину пьяный, Илья тоже с великого бодуна: в наших деревнях, как ты знаешь, пьют с тринадцати лет, споить городского мальчишку — особое удовольствие. Валентина пообещала, что убьет Егора. Илья неделю сидел у постели матери. Она каждый день, и до того, и после, внушала сыну, что никто никогда не будет его любить так, как она. Никто и никогда.
Она совершенно права, материнская любовь самая верная, но она забыла ему объяснить, что на этом жизнь не заканчивается, есть еще любовь к Богу, мирская, грешная, платоническая, к родине, в конце концов. Илья решил, что ему хватит материнской любви и его собственной — к деньгам и власти. Видимо, его очень впечатлила история взаимоотношений матери и Егора. Через пять лет он так же наведался в библиотеку и положил глаз на Эсфирь. Любовником ее он стал уже после армии… но это отдельная история.
Когда речь зашла наконец о заведующей, Олег оживился:
— То-то, я смотрю, она мной ни грамма не заинтересовалась. Помнишь, в фильме «Москва слезам не верит» Гоша говорит героине, что пусть у нее на пальце три обручальных кольца будет, а взгляд у нее все равно незамужней женщины — оценивающий. У наших современных женщин, у девяноста процентов, вне зависимости от семейного положения, такой же взгляд. Я привык к вниманию.
— Понятно. Значит, я на тебя так утром смотрела?