Эссенция пустоты
Шрифт:
— Догадался, да?
— Уже давно. С сегодня на завтра должен случиться очередной асессионный скачок.
— Думаешь, после него у тебя хватит сил?
Я пожал плечами:
— Я точно выйду за пределы Лестницы. Должно хватить.
— Насколько бы ты не вырос, у тебя нет поддержки Хранителя. А у Гроггана есть.
Я поднял на него взгляд и ободряюще улыбнулся:
— Ну мы-то с тобой что-нибудь придумаем, я уверен!
Двойник захохотал и захлопал в ладоши. Будучи сумасшедшим, он обожал, когда я начинал чудить ему в тон.
— Знаешь, я давно
— Знать бы ещё, за каким лешим ты ко мне привязался, — буркнул я.
— А ты разве не догадываешься? — Отражение даже забыло, что хотело сказать.
— Догадываюсь. Но в твоём постоянном присутствии нет необходимости. Прилип, как банный лист…
— А мне весело! — Двойник хлопнул себя по коленкам. — Ты такой забавный, когда строишь из себя серьёзность.
— Нашёл шута.
— Умение смеяться над собой — положительная черта.
— Когда смеёшься над собой постоянно, самооценка падает. И крыша съезжает.
— Ты и так сумасшедший, с тебя не убудет. Так вот! — Он воздел палец в небо. — Что я хотел сказать. Я давно путешествую с тобой, но…
Я так и не узнал, что скрывается за этим «но», потому что двойник вдруг замер и с коротким «О-у» исчез — только его и видели.
Зато в световой круг костра вступил другой человек. Поначалу я не узнал его, потому что виделись мы лишь однажды. Но зато какая это была встреча! Честно говоря, не рассчитывал увидеть его снова, но надо же — он снова меня нашёл.
Бессмертный сел на то же место, где только что сидело Отражение. Он ничуть не изменился: тот же худощавый паренёк с нездоровой кожей и чуть скошенным в сторону носом, короткими волосами, даже в той же одежде — словно он только что явился из казематов Меритари, где мы и расстались.
Я даже не дёрнулся, увидев его, появляющиеся из ниоткуда и исчезающие в никуда типы для меня давно уже перестали быть новостью. В последнее время я вообще перестал чему-либо удивляться. Снова разжал кулак, посмотрел на образец и снова выбросил — у него появился лишний глаз, на макушке. Видимо, я всё же отвлёкся и напортачил в плетении.
— Привет, — сказал парень, чуть помолчав.
— Здравствуй, — отозвался я. — С чем пожаловал?
— Мы наблюдали за тобой.
— Кто это — «мы»?
— Мы — это мы, — отмахнулся он. — Скажем, сила, которую я поддерживаю. Мы видели твои успехи и поражения.
— У меня были успехи? — Я улыбнулся.
— То, что ты считаешь поражением, не всегда оно и есть.
— Пока я только непрерывно бегу и теряю союзников. Не говоря уже о друзьях, — мой голос прозвучал чуть более сухо, чем мне того хотелось.
Бессмертный вздохнул и провёл рукой по волосам, ото лба к затылку:
— Ты сражаешься. Сражений без потерь не бывает. Ни один бой не заканчивается выигрышем обеих сторон.
— Философия, которая не утешает, — я выбросил очередной образец.
— Я не собирался тебя утешать. Это просто факт, который нужно принять.
Не посчитав нужным отвечать, я зачерпнул ещё горсть земли.
— Рад видеть,
Бессмертный смотрел на меня без тени иронии, по-доброму, я сразу же поверил в искренность его слов, хотя не предполагал, что способен на это.
— Если бы я мог, — я сжал в руке завершённый образец, намеренно его испортив, — если бы только мог, то бросил бы всё. Не потому, что меня заботят только личные интересы, как раз наоборот. Мне ничего не нужно для себя. Уже ничего. Не осталось того, чего я бы по-настоящему хотел.
— Победы разве не хочешь?
— Победы над кем или над чем? Что это за понятие вообще, что в него входит? Я вот пытаюсь себе ответить на этот вопрос, и как не поверну, а всё одно выходит. Не может быть тут никакой победы. Нечего побеждать. Некого.
— А Грогган что же?
— Он всего лишь одна лопасть огромной ветряной мельницы. Можно с ней сражаться, конечно, но толку-то от этого… Тяжело не иметь судьбы, Бессмертный. Казалось бы — все пути мне открыты, ничто не ограничивает. Только выбирай. И вот я выбираю, выбираю — и к чему прихожу? К отсутствию выбора. Сам у себя его отнял, вот этими вот руками. Победа… Откуда бы взяться победе, если сама война не имеет смысла? И тем не менее я вынужден её вести. Если не воевать, останется только смотреть, как всё, что было когда-то важно, растворяется в пустоте. Утрачивает смысл. А это последнее, понимаешь? Последнее.
— Стало быть, ты с таким упоением сражаешься лишь по инерции? — губы Бессмертного тронула улыбка.
— Упоением? Нет никакого упоения. Есть цель. К ней нужно идти. А насчёт инерции… Нет, тут ты тоже не прав. Кровь всё ещё циркулирует внутри меня. Сердце бьётся. Рука держит меч. Только нет уже прежней наивности, всяких там приятных заблуждений, слепой уверенности и вдохновения. Даже жаль, что всё это ушло. Потому что мой стимул — безвыходность, а это хреновый стимул.
Мой собеседник, постепенно превращающийся в слушателя, ничего не ответил. Наверное, согласился с моими тезисами. А может, и нет. Мне было не важно, по большому счету. Больше чем уверен, он появился здесь именно для того, чтобы послушать, что я думаю — так пусть слушает. Мне не жаль правды. Даже если нам доведётся стать врагами, эту правду он не сможет использовать против меня. Трудно вообще представить хоть что-то, что теперь можно против меня использовать, кроме грубой силы…
— То есть тебе не важно, за что сражаются твои враги?
— У меня один враг. Он сражается за идею, и в этом он молодец. Но я сражаюсь не за идею, и не против неё. Я сражаюсь с врагом. Это не так красиво, не так патетично и даже примитивно, но, увы, по-другому не получается. Однако тебе хотелось бы видеть меня именно противником его идеи. Я прав?
Бессмертный не отвёл взгляда:
— Нет. Твоя война, твои методы. Твои причины.
Я удивлённо поднял брови:
— Надо же, как приятно иметь с тобой дело. Ни в чём не осуждаешь. Но ты не просто так задал свой вопрос. Если хочешь, я могу тебе сказать, что думаю по этому поводу.