Есть на Волге утес
Шрифт:
Еремка улыбнулся широко и пробасил:
— Ну, слава богу, дождались. А то мы ужо все жданки съелн,— и сунул Аленке в руку огромную мозолистую ладонь.
— Ерема — постоялец мой,— утирая глаза концом платка, сказала мать.— Он, Алена, как и батя наш кузнец. Мир поставил его ко мне вместо сына.
— Живем, слава богу,— Еремка снял фартук.— Гости, поди, голодны?
— Я сейчас, сейчас,— засуетилась Мотя и кинулась из землянки.
— А Заболотье шибко разрослось,— сказала Аленка, снимая кафтан и садясь за стол.— Откуда люди?
—
— А барин?
— Андреян-то Максимыч? Я его и не видывал совсем.
— Не боитесь его. Строг ведь больно.
— Ныне не поймешь, кто кого боится. Не то мы его, не то он нас. В слободе стрельцов полсотни держит, а ярыг наемных так не счесть. Тюрьму построил, усадьбу тыном остроколым загородил. Ему не до нашего Заболотья.
— Люди что думают?
— А что думать. Мы Степана Разина ждем. Тут недавно слухи прошли, идет-де на Темников атаман-баба по имени Алена. Мы уж, грешным делом, думали, что ты. Но потом узнали: атаман эта — монашка, старица.
Вошла Мотя, засуетилась около стола. Появились рыбные пироги, соленые грибы, квас и даже молоко.
— Садитесь, гости дорогие, ужинать будем.—Мотя разлила по мискам квас, накрошила туда хлеба,_забе-лила молоком. Когда принялись за ужин, спросила:
— А молодцы-то, Аленушка, откуда?
— От Степана Разина, мама.
— Прямо от самого?—спросил Еремка.
— Ну, не совсем прямо... Поднимать вас на бояр пришли. Пойдете?
— Да я хоть сейчас1 Только...
— Что только?
— С мамой как, с тобой?
— Ему меня мир доручил,— разъяснила Мотя.
— Стало быть, меня люди ждали?
— Верили. Придет-де Аленка, принесет из Москвы на бояр и воевод управу. Потом забегал сюда некий Илейка — сказал, что. ты жива, но управа будет не от тебя, а из иного места. И про Разина намекнул. А недавно, я уж говорил, про старицу Алену слух прошел. Говорили — она близко. Ее теперь ждем.
Аленка усмехнулась, спросила:
'— Вдруг придет, Еремка, сюда старица. Ты под ее руку встал бы? Куда не верти — баба.
— Если за нею иные-прочие идут... Нам теперь, девка, одна доля: либо в омут головой, либо на бояр.
— Тогда готовься. Завтра пойдем Андреяна зорить!
— Ух ты! Стало быть, старица близко?
— Совсем рядом. Вот она — я!
Еремка приподнялся, заморгал ресницами:
— Ты в монашках что ли была?
— Всего один месяц.
— Дак какая ты старица? Ты же молодая, красивая.
— В монастыре, Еремка, в зубы не глядят. Как косы обрубят — так и старица. А у меня, видишь, кос нету.
— От дела-а,—удивился Еремка. — Дела как сажа бела.
— Прибаутки потом будешь говорить,—строго ска,* зала Аленка.— Иди к людям — пусть готовятся. Скажи, Аленка обещание свое сполнила — поведет вас на бояр управу творить. Пусть, кто хочет со мной итти, к рассвету будут готовы. Рогатины, я чаю, изладили?
—
— Коней у Андреяна заберем. Ты, часом, не знаешь, жеоебец Белолобый жив у него?
— Жив, вроде. Одинова слышал я про это. Никого окромя барина к себе не пускает.
— Иди. А вы, казаки, в путь. Ты, Санька, к сотне, а ты, Левка, к Кукину. Передайте—завтра слободу брать будем.
Когда казаки вышли, Алена сказала: •
— Ну, мама. Теперь мы одни остались. Давай поговорим...
2
К утру все Заболотье знало — атаман-старица это ихняя Аленка, и она поведет их на слободу. Мужики растаскивали заранее заготовленные черенки для копий, насаживали на них наконечники, багры, топоры, ладили луки, стрелы, рогатины. Ждали. Аленку.
А она не уснула в эту ночь и на волосок — все говорила с матерью, рассказывала о своих скитаниях. О Саввё, Илейке, о Хитрово, о Никоне. Думала Аленка, что мать будет отговаривать ее от атаманства, но Мотя неожиданно сказала:
— Был бы жив отец твой, он бы благословил тебя. Непокорным был, гордым. Ты в него удалась. Ну а я боюсь за тебя, но все мы ныне не в своей власти. Т*бя сколько лет Заболотские люди ждали, ты теперь не мне, им принадлежишь. Иди с богом.
На площади около часовенки Аленка увидела большое скопление народу. В центре стояли мужики, над ними лес копий, рогатин, багров. За кушаками топоры, у многих луки, стрелы. Ну, прямо не мужики, а воинство. Бабы жались по краям в переулках, ребятишки шныряли меж рядами, как воробьи сидели на заборах.
На высоком крыльце часовенки стоял старик, опираясь на суковатый посох. Был юн носат, борода и волосы на висках белые, макушка лысая. Вокруг крыльца сгрудились человек пятнадцать разного возраста.
Еремка растолкал мужиков, провел Аленку к крыльцу, ей встречь спустился по лесенке лысый старик, обнял, возвел на крыльцо.
— Это староста наш Перфил Обрасцов,—сказал Еремка,— Всему Заболотью советчик.
Старик, будто не слыша слов Еремки, махнул рукой в сторону мужиков, крикнул:
— Ну-кось, бараны! Отойдите в сторону — всю дорогу загородили,— И расемеявшись, сказал Аленке:—
Это тож все Образцовы. Четырнадцать голов. Сыны мой и внуки. Любопытны, как суслики. Хотят узнать, куда ты их поведешь и много ли у тебя рати?
— Все рассказывай!—крикнул один из Образцовых.— А то мы живем за болотами, не знаем ничо!
— О себе я не буду говорить—меня-то вы знаете. А за болотами народ на бояр да воевод поднялся.— Аленка перед таким большим собранием не говорила ни разу, но не смутилась. Здесь все были свои.— Инса-ры уж взяты, атаман Федька Сидоров на Саранск пошел. А нам надлежит взять Красную слободу, Темников, потом итти на Шацк. А рати у меня две тыщи человек, половина из них конные. Есть четыре пушки больших да столько же затинных, есть мушкеты, пищали.