Есть о чем вспомнить

Семигина Людмила Демьяновна

— Пошли, поговорим, — приглашал председатель, широко шагая к лужайке, расположенной за сельсоветом. — Я те нос, пожалуй, расквашу…

— Куда это он его поволок?

— Я те, пожалуй, расквашу его, — обещал председатель, на ходу снимая пиджак.

— Драться, что ли, хочют? — заволновалась мать Максима.

— Дуэль это, мамаша, а не драка, — посмеивались друзья.

Лужайку окружили. Участковый Абсатаров обеспокоенно топтался вокруг противников.

— Не устраивай спектакля,

Андреич…

— Я те, пожалуй, его расквашу, — еще раз повторил председатель и занял стойку «налетай».

Максим, по-прежнему ухмыляясь, засучил рукава белой рубашки и, двинув на председателя, легонько хватил его за плечо.

— Связался черт с младенцем, — бурчал участковый, зорко следя за начавшимся поединком.

Через минуту, неожиданно для всех, Максим оказался на лопатках.

— А у нас, десантников, только так, — победно оглядел круг председатель. — У нас носы не квасят! — подмигнул он Максиму.

Тот взъярился и, нагнув голову, пошел в нападение.

— Андреич, оставь ты парня, — хныкала мать Максима.

— Не наводи панику, мамаша, — цыкнул на нее Абсатаров.

Максим кидался на противника, словно молодой бычок. Все его тонкое, мускулистое тело подрагивало от возбуждения, дрожали ноздри.

— За шею его, за шею, Максим, — тихо подсказывали из толпы.

— За шею меня, за шею, — вторил председатель, крепко упираясь ногами в землю и отмахиваясь от парня.

— Хватит, Андреич, кончай, — настороженно предупреждал Абсатаров. — Бросайте вы…

— А вот теперь хва… — председатель неожиданно резко схватил Максима чуть ниже пояса и, крутанув им в воздухе, мягко бросил на траву. — Вот так!

Абсатаров снял фуражку, вытер выступивший пот. Друзья Максима вежливо и растерянно посмеялись. Максим сел, зло кусая губы и дергая траву.

— А ты как думал? — торжествующе спросил председатель у участкового. Затем аккуратно надел пиджак и, довольно покряхтывая, пошел к сельсовету.

— Что же мне с арестованным делать? — спросил Абсатаров.

— Пускай его на все четыре, — махнул Андрей Андреевич, не оглядываясь.

Абсатаров, погрозив кулаком парням, поправил пустую кобуру и пошел в отделение милиции.

— Расходись, кина не будет, — криво усмехнулся Максим с травы, блеснув влажными глазами.

Неделю посрамленный Максим Жолобов не выходил из дома. Неделю караулил его Венька Порохин с распухшим синим носом. Наконец, Максим появился на улице, мрачный и злой. Путь ему преградил невесть откуда появившийся Венька Порохин.

— Проси прощения у Люськи, — твердо заявил он, прикрывая нос рукой.

— Держишься? — Максим смерил Веньку уничтожающим взглядом и кивнул на нос.

— Держусь, — с вызовом ответил тот.

— Вот и держись, — посоветовал

Максим и пошел дальше.

— Веня, не надо, ну его! — Люська уцепилась за шагнувшего было вперед Веньку.

Максим пришел в сельсовет. Председатель сидел за своим столом и с остервенением натирал ладонями шариковый стержень.

— Язвило бы их, — ругался он себе под нос. — Понаделают холерину какую-то и не распишешься даже… То ли дело раньше ручки были, знай в чернилку макай да шпарь…

— Засох, — определил Максим.

— Кто засох? — полюбопытствовал Андрей Андреевич, не удивившись, как будто Максим стоял у него в конторе, как и его обшарпанный стол, лет двадцать, а может, и все тридцать.

— Стержень, говорю, засох.

— А-а…

Председатель толкнул стержень в ручку и чиркнул по календарному листку.

— Чиркает вроде…

— Дядя Андрей, покажи приемчик, — тихо попросил Максим, оглянувшись на дверь.

— Это какой приемчик? — удивился председатель.

— Ну какой, — усмехнулся парень. — Как вы меня тогда.

— Никаких приемчиков не знаем, — отперся председатель. — Вот холера, опять бумагу рвет.

— Дядя Андрей, ну покажи прием?

— Ты дурака тут не валяй, — разозлился председатель. — Сколько дней на работу не ходишь?

— У меня отгулы, — тоже рассердился парень. — Законные, между прочим. Я перед посевной из мастерской не вылазил.

— Ну и отгуливай, гуляй отсюда, — Андрей Андреевич швырнул стержень в мусорную корзину. — Гитаристы, понимаешь ли… Отирается тут.

Максим хлопнул дверью так, что посыпалась штукатурка.

Вечером, когда стемнело, он пошел к председателю домой. Путь ему преградил Венька Порохин. Чуть поодаль стояла Люська. В сумерках белело ее платьице.

— Проси у Люськи прощения, — процедил Венька через вспухшую губу.

— Чего? — удивился Максим, опешивший от неожиданности.

— Проси у Люськи прощения, — повторил Венька.

Его девичьи щеки горели даже в темноте, а лоб был белый от напряжения.

— Да пошел ты от меня, — ругнулся Максим.

— Проси, сказано, прощения, — твердил Венька, сжимая кулаки.

— Уйди лучше, Венька, не прыгай, а то опять в больницу на «Жигулях» покатишь…

— Ну! — двинулся на него Венька.

— Веня! — крикнула Люська и встала между ними.

— Проси прощения, — повторил Венька, отодвигая Люську в сторону.

Они оба исподлобья смотрели на Максима: Венька — упрямо, воинственно, Люська — настороженно, со страхом за своего друга. Глаза их мерцали в сумерках одинаковым непримиримым блеском, и, вообще, они, оказывается, походили друг на друга. Максиму стало почему-то не по себе, он отступил шаг назад.