Есть о чем вспомнить
Шрифт:
— А почему тетка одна живет, без детей? — не унималась я.
— Несчастная у тебя тетка, темная она, потому и несчастная. Молодость всю в батрачках проходила. А после революции вовсе в веру ушла. Так и живет, ни богу свечка, ни черту кочерга. Всех вроде жалеет, а толку от ее жалости нет. Ты ее, Лиза, не обижай. Она старая. А советы ее к сердцу не принимай. Не помогают они никому.
Не помню точно когда, но уже после войны к Сердюковым пришел какой-то дядя Сережа. Они сидели с тетей Таней в избе, а мы с Пашкой в палисаднике.
— Чё ему от ее надо-то? — не вытерпела я.
— Не знаю, — огрызнулся Пашка, а потом, подумав, поделился: — Я, говорит, тебя, Татьяна, облюбовал. Сватать, говорит, пришел.
Я здорово удивилась. В деревне уже не раз были свадьбы, которые мы, дети, смотрели от начала до конца с превеликим удовольствием. Но представить тетю Таню невестой я не могла.
— Паша! Иди, сынок, в избу, — позвала тетя Таня.
Я зашла с Пашкой в сени и начала выглядывать из-за двери.
— Ну, что, Паша, скажешь? — тетя Таня кивнула на дядю Сережу.
Я стояла с открытым ртом, Пашка долго молчал, а потом вдруг спросил:
— У вас что, дети, что ли, другие будут?
Дядя Сережа громко расхохотался, закинул ногу на ногу. Штанина поднялась у него так, что половина волосатой ноги висела голая.
— Слышь, Татьяна, сын-то прямо в точку — сразу ему дети! А что, это мы сообразим, я мужик здоровый!
Это-то, по-видимому, и погубило жениха. Пашка заорал, как ошпаренный, бросился на дядю Сережу, а я выскочила на улицу. Почти тут же вышел дядя Сережа. Он уже не смеялся, а зло кричал на ходу:
— Ишь, гаденыш! Черт тя возьми! Ноги моей у вас не будет. Слышь, Татьяна, пожалеешь!
Тетя Таня стояла на крыльце, гладила Пашку по голове и улыбалась.
— Ты что, Паша, сразу кидаться-то? Мы б ему и так от ворот поворот.
— А че он? — кипятился Пашка. — Думаешь, для чего он сказал «я мужик здоровый»? Пугает, сволочь! Я, дескать, бить вас буду. Вот тебе!
Пашка показал вслед «жениху» большую фигу.
До сих пор я благодарна тете Тане. Не будь ее, жизнь моя под теткиным влиянием могла сложиться иначе. Тетя Таня научила меня отличать хорошее от плохого, справедливое от нечестного.
Весна, стихи и первая любовь
Пожалуй, нигде так остро не ощущается приход весны, как в деревне. Наша речушка, закованная льдом, вдруг начинает дуться и сердиться. Ледяная шуба становится тесна ей, располневшей от весенних ручьев, и лопается то тут, то там. И вот уже огромные куски, глыбы ползут, налезая друг на друга. А речка все ширится, заливает огороды по ту и другую сторону. Солнце пригревает все жарче. Выползает первая травка, ярко-зеленая, нежная. Пахнет землей.
На высохших лужайках визжат от удовольствия ребятишки. Палят цигарки на бревнах мужики и старики. Парни ловят баграми льдины, соломы накладут, подожгут — и айда-пошел! Или какую-нибудь девчонку схватят и
После зимы сил накопится, не знают, куда приложить. Затеют бороться, народ кругом соберется, болеют, подсказывают…
Мы с Пашкой ничего не пропустим. По куску хлеба возьмем — и на берег. Той весной заканчивали седьмой класс и считали себя уже почти взрослыми. Пашка вытянулся, над губой у него рос пушок, и он по несколько раз в день заглядывал в зеркало.
— Лизка — девка, и то так не пялится в зеркало-то, — смеялась тетя Таня. — Ишь ты…
Я же была маленькой и тощей. Тетка причитала:
— Без отца, без матери, витаминов не хватает.
А тетя Таня успокаивала:
— В кого тебе рослой-то? Отец твой ростом небольшой был, мать — худенькая… Войдешь в лета и нальешься.
С весной к нам обоим пришло незнакомое волнующее чувство. Хотелось чего-то необыкновенного, светлого, щемящего душу. К нам пришла юность.
Помню, Пашка попросил меня нарвать первые цветы с теткиного огорода. Я нарвала букет и спросила:
— На что тебе цветы-то?
— Много будешь знать, скоро состаришься.
Он засунул цветы за пазуху и ушел. Я обиделась и одна ушла на берег. Солнце уже село. Мне было тоскливо. Я знала: цветы предназначены Идке. Идка жила на другой улице. Она училась вместе с нами в одном классе. Была Идка черная, как негритянка, волосы курчавые, только зубы да глаза блестят. Это и отличало ее от всех девчонок. Пашка говорил, что за ней даже взрослые парни ухаживают. И не раз обещал «набить морду» за нее. И меня приглашал.
А мне из девчонок нашего класса больше нравилась Нина Власова. Она была полной противоположностью Идке. Светленькая, плотная, с большой толстой косой. Однажды Нина призналась мне, что ей нравится Пашка.
— Что ты в Идке хорошего нашел? — возмущалась я. — Выгибуля! Влюбись лучше в Нинку.
Но в Нинку он не хотел влюбляться. Он писал Идке какие-то записочки, подмигивал ей. Все это вызывало во мне немой протест. Во-первых, я ревновала его из-за Нинки. Во-вторых, не хотела, чтобы вот так понимали любовь. Лично я считала, что любовь — чувство необыкновенное, неземное. В то время мне нравился Колька Колесников, но никто об этом не знал. Пашка, наверное, что-то почувствовал и однажды предложил свои услуги:
— Хочешь, Кольке скажу, он тебя в кино пригласит.
Я рассвирепела до такой степени, что Пашка еле успокоил меня, больше на эту тему разговор не заводил.
Я сидела на берегу, бросала в воду камни и думала. Думала обо всем: о Кольке, о Пашке, о будущем. Где-то куковала кукушка. Прямо над речкой повисла большая белая луна. Было тепло и тихо. В этот вечер я впервые стала сочинять стихи. Они были неуклюжие, робкие и тоскливые.
— Чего ты тут бумчишь? — Пашка явился так незаметно, что я вздрогнула и покраснела. Но ему было не до меня.