Есть такие
Шрифт:
На следующий день с утра опять было пасмурно, а вечером молодым надо было выходить. Чтобы как-то мирно закончить дорожное знакомство, чтобы ещё как-то помочь им не ссориться, Наташа после обеда решилась на следующее:
– Вы очень симпатичная пара, - улыбнулась она, - я вам сейчас на прощание расскажу умные слова. Очень умные..., есть такие..., надеюсь, вы их услышите:
Не каждый выбирает для себя
ту женщину, которую полюбит.
Любовь всегда для всех загадкой будет,
её нельзя купить или призвать,
её никто не в силах предсказать.
Любовь внезапно можно лишь познать
с
не каждый выбирает для себя.
Не каждый выбирает для себя
религию, в которую поверит;
он может долго тщетно лицемерить,
искусно правду от себя скрывать,
он может даже атеистом стать,
души своей совсем не замечать --
религию, где только Бог судья,
не каждый выбирает для себя.
Не каждый выбирает для себя
дорогу, на которой трудно будет,
что к храму поведёт, в пути разбудит
религию и женщину познать,
любить научит, верить и страдать,
себя в лишеньях преодолевать --
дорогу, испугавшись бытия,
не каждый выбирает для себя.
Не каждый выбирает для себя
ни Женщину, ни Веру, ни Дорогу.
– - Они нас выбирают, слава Богу,
они нас выбирают для себя.
И мы живём, им всем благодаря!
Долго молчали. Она не упомянула, что стихи написаны Людмилой Михайловной Снегиной, то есть женщиной, чтобы не унизить мужское самолюбие "рыцаря".
Оля тоже не захотела промолчать:
– И ещё, Слава, я бы посоветовала тебе на будущее -- никогда нигде не высовывай свой указательный пальчик. Это не принесёт тебе ни командного звания, ни уважения подчинённых или окружающих. Очень неприлично смотрится со стороны. Очень.
Он смотрел на неё широко раскрытыми глазами, не мигая. Потом щёчки его порозовели. Видимо, за два дня именно это предостережение задело его больше всего.
– Всё!
– Встала Наташа.
– Пора. Подъезжаем. Пойдёмте, мы вас проводим. И не обижайтесь на нас за нравоучения, мы всё-таки жизнь прожили, а у вас она вся впереди.
СТРАШНАЯ РАДОСТЬ.
Этот дом на окраине заводского района построенный в конце пятидесятых годов, в первое время служил общежитием для малосемейных, но лет пятнадцать назад его капитально отремонтировали, убрали печи, подвели газ, поменяли все лестничные пролёты на бетонные, подсоединили к центральному отоплению -- двухэтажный, двухподъездный, квартиры все однокомнатные большие, тёплые, с застеклёнными верандами; перекрытия остались деревянными, полы тоже, поскрипывали, правда, но дом отвечал всем требованиям жильцов. Рядом стояли таких же десяток, но пространство поредело, так как многих приговорили к сносу. Далеко напротив разрастались кирпичные многоэтажки.
Родители назвали её каким-то странным именем -- Жанна, такого не было среди её соседей, одноклассниц, знакомых, коллег. Впервые она услышала его в песне "Стюардесса по имени Жанна...", она тогда улыбнулась самой себе -- хорошая афиша, и подружки стали обзывать её стюардессой, она не обижалась, даже как-то загордилась.
Дети купили ей квартиру в этом доме, решили продать
– Вставайте, мертвецы! Суд идёт!
– Кричал хриплый голос в коридоре, брякая, как ей казалось третий день, не то костылём, не то палкой о пол, по стенам, по железной решётке перил.
Потом громко хлопнула дверь подъезда внизу, и наступила тишина. Она третий день удивлялась этой ранней побудкой.
– Надо будет с соседями познакомиться сегодня во что бы то ни стало, узнать, какого чёрта этот мужик будит всех в пять часов утра!
Попила горяченького, заправила постель и уселась на ковре на полу, включив телевизор, дожидаясь, когда начнётся "Аэробика", чтобы немного встряхнуться, погнуться, потянуться. Она давно жила по какому-то интуитивному расписанию, постоянно вслух подавая себе простые команды, типа "сейчас поедим", "сейчас умоемся", "сейчас приберёмся", "радио включим", "носки довяжем", "сейчас -- в магазин", "сейчас кашу сварим" и так далее. У ней отпали команды "оденемся потеплее", "печку затопим", "собачку накормим", "грядку вскопаем", "снег отгребём" -- всё это ушло в прошлое. Многое осталось в прошлом. Она не жалела об этом. Здесь, рядышком с родными, ей лучше, и им спокойнее, под приглядом, всё-таки возраст порядочный, они не скрывали от неё именно эту заботу.
Ловко перебирая спицами, усмехнулась про себя:
– Теперь внучатам множественным негде будет резвиться, дома-то нет, огорода нет, полянки нет. До чего же они мне все надоедали каждое лето! Как тараканы эти малыши! Не слушаются, ничего не хотят понимать, только "Есть хотим!". Не буду здесь их привечать. Пусть родители с ними теперь мучаются. А я отдыхать буду, я заслужила этот отдых.
Бряканье перил, долбёжка по полу в коридоре, мимо двери прогрохотало опять это чудище, издавающее хриплый смех:
– Поднимайтесь, мертвецы! Жизнь в Аду уже начинается!
Она глянула на часы -- восемь утра. Она не могла за ним проследить, так как её веранда и окно на кухне выходили на противоположную сторону от подъезда.
– Весёлый мужичок, однако!
– Рассмеялась вслух.
– Он, видимо, так от смерти защищается! Его, видно, уже не перевоспитать. И соседи все на его выходки перестали реагировать, молчат все.
Заслышав за стенкой включённое радио, отложила вязку в сторону.
– Пойдём-ка мы к соседям, познакомиться пора.
Взяла два пакетика заварки, испечённый с вечера манник и вышла в коридор впервые за три дня -- шесть дверей с одной стороны и шесть -- с другой стороны площадки. Постучала легонько, прислушалась -- никакого ответа. Погромче постучала. Дверь на цепочке приоткрыла женщина с непричёсанной копной седых волос, засмеялась:
– Я думала, дед тут опять трётся.
– Я соседка ваша новая. Познакомиться иду.
– Проходите, - сняла цепочку.
– Слышу, что радио у вас уже играет... Меня Жанна зовут.