Эстафета поколений

Шалимов Александр Иванович

Вил почувствовал, что взгляд профессора снова мимолетно задержался на нем.

– Так вот, - продолжал профессор, - все это достаточно сложно. Мы не имеем права ошибаться, открывая саркофаги. И я надеюсь, что случай с "Джимом Бокстером" - наша первая и последняя ошибка подобного рода. За минувшие дни, как вы знаете, были тщательно проверены и хранилища и архивы. Мы обнаружили еще несколько саркофагов, более или менее сомнительных в смысле документации. Мы уточним их содержимое позднее. В этом случае целиком оправдает себя старая пословица: "Лучше позже, чем раньше". Но мы, к сожалению, не нашли в архивах документов, которые могли бы быть документами нашего "Бокстера".

Что он не Бокстер - это совершенно ясно. Но кто он, мы не знаем... А он пока не хочет помочь нам. И, чтобы не травмировать его психику, мы вынуждены условно принять подсказанную ему нами же версию.
– Снова взгляд в сторону Вила.
– Сейчас мы попросили помощи у историков. Может быть, они сумеют установить, кто в действительности этот человек. Может быть, он сам, поразмыслив, скажет нам правду. Ведь пока остается непонятным и то, зачем было криоконсервировать совершенно здорового человека, далеко не достигшего предельного возраста той эпохи. Я исключаю, чтобы это могло быть сделано вопреки его желанию...

– А если это все-таки особый эксперимент?
– предположил кто-то.

– Тогда и документация сохранялась бы особенно тщательно, - возразил профессор.
– Мы нашли бы ее. Наконец, были бы публикации на эту тему.

– А преступление? В ту эпоху преступления нельзя исключать. Например, ради получения наследства. Не могли его заморозить обманным путем?

– Очень мало вероятно, - задумчиво произнес профессор Норберт.
– От него легко могли избавиться более простым способом... Итак, заканчиваю. До вынесения наших результатов и достижений на суд Всемирной Академии мы решили показать "Бокстера" широкому кругу современников. Общественность чрезвычайно заинтересована результатами эксперимента и служба Публичной информации уже неоднократно обращалась к нам с просьбой организовать интервью с воскрешенным предком для всей планеты. Такое интервью состоится завтра. Вопросы есть? Нет... Заседание закрывается.

На лестнице, ведущей из зала заседаний, к профессору Норберту подошел высокий совершенно седой человек с очень резкими чертами смуглого, словно вырубленного в камне лица и внимательными темными глазами. Одет он был изысканно, хотя и несколько старомодно.

– Профессор Усам, - представился он.

Имя это ровно ничего не сказало профессору Норберту. Он молча поклонился и вопросительно взглянул на гостя.

– Я психиатр, - продолжал тот, - представитель профессии, достаточно распространенной в нашу эпоху. Меня пригласили ваши коллеги-психологи из отдела... забыл, как он у вас тут называется...

– Слушаю вас, коллега, - очень вежливо сказал профессор Норберт, все еще недоумевая, чего от него хотят.

– Так вот, я смотрел вашего Бокстера, даже разговаривал с ним...

– Гм... Ничего не знал об этом. Никто меня не предупредил, - сухо заметил профессор Норберт, крайне недовольный тем, что к его пациенту подключили постороннего.

– Повторяю, меня пригласили ваши психологи, - объяснил гость, словно догадавшись о мыслях собеседника.
– Это было перед самым заседанием совета, и вас не стали тревожить. Прошу извинить за невольное вторжение в ваш эксперимент без вашего разрешения, но у меня было слишком мало времени. Через несколько минут я должен уехать.

– Вы с чем-то не согласны?
– Профессор Норберт потер переносицу и заставил себя улыбнуться.

– Напротив. Я присутствовал на заключительной части заседания и не имею никаких возражений. Единственно - завтрашнее интервью для широкой публики... Вы не считаете его преждевременным? Я, конечно, понимаю - интерес широкой общественности, настойчивость службы информации, но...

– Но?..
– повторил профессор Норберт.
– Продолжайте, пожалуйста.

–

Я совершенно согласен с вами относительно состояния здоровья и психики вашего подопечного. Несмотря на некоторую нервозность, вполне понятную в его положении, некоторую растерянность и крайнюю нестабильность характера, я не нахожу в его психике патологических отклонений. Он неотесан, груб, недоверчив, но это, в определенной степени, черты эпохи. Он ее представитель...

– Типичный представитель!
– поднял палец профессор Норберт.

– Не знаю, типичный ли... Впрочем, вам виднее. Он у вас далеко не первый. Дело не в этом. Он отдает себе отчет в своих действиях, он может их полностью контролировать, может, но...

– Но?..
– снова повторил профессор Норберт.

– Но не всегда хочет. И вы, вероятно, это заметили. Может быть, это тоже одна из особенностей той эпохи. Ею, кстати, можно было бы многое объяснить, многое из того, что было и что теперь кажется нам совершенно бессмысленным... Вот это первое... И второе - ведь он же ничему, абсолютно ничему из того, что вы ему рассказываете и даже показываете, не верит...

– Придет время, убедится, поверит.

– Может быть, тогда и показать его на экранах?

– Мы покажем его не один раз. Пусть люди собственными глазами увидят его постепенную адаптацию в современности.

– А вы не думаете, что интервью перед лицом всей планеты отрицательно подействует на его психику?

– Помилуйте, дорогой коллега, а кто ему скажет, что его смотрит и слушает вся планета?
– Профессор Норберт пожал плечами и сделал паузу, испытывая сладчайшее удовольствие при мысли, что сейчас он возьмет реванш.
– Боюсь, что вы несколько недооцениваете наш опыт и традицию исследований. Я вам объясню: его приведут в отдельную комнату, посадят перед экраном, и очаровательная девушка задаст ему несколько вопросов. А он ответит. Вот и все. Он не будет и подозревать о масштабах аудитории. Кстати, с девушкой, поторая поведет интервью, его уже познакомили. Она нашла к нему подход. Оказалось, что он умеет быть вежливым, даже попытался сочинить какой-то комплимент...

Вероятно, профессор Усам был совершенно лишен чувства юмора, потому что он нахмурился и сказал:

– Если это интервью так необходимо, я бы на вашем месте вместо очаровательной девушки предпочел опытного пожилого комментатора.

Профессору Норберту не оставалось ничего иного, как улыбнуться и развести руками.

После этого они раскланялись и разошлись.

– Ты готова, Элина?
– Вил приоткрыл дверь и заглянул в студию, из которой должна была вестись передача.
– Мы привели его. Он в коридоре с Ником.

– Минутку, Вил.
– Элина отвернулась от большого матового экрана, перед которым сидела.
– Входи и закрой дверь. Сейчас я объявлю, что можно начинать.
– Она поправила волосы, критически оглядела себя в маленькое зеркало, пригладила какой-то волосок на брови, взглянула на Вила: - Ну как?

– Изумительно... Вижу, что передача строится на контрастах. Ты, как живое воплощение конца двадцать первого века, и он...

– Кстати, как он сегодня?
– поинтересовалась Элина, подправляя краску на губах.

– Нормально... Не хуже, чем вчера... За завтраком ему дали успокоительное.

– А он не будет слишком пассивен?

– Ты его расшевелишь...

– Куда мне стать, чтобы не оказаться в поле зрения этого адского глаза?
– спросил Вил, кивнув на экран.

– В поле его зрения вся студия, но сейчас это неважно. Нас увидит только оператор Центра.

Пальцы ее пробежали по клавишам, и большой матовый экран посветлел, стал прозрачным и глубоким, Тотчас на маленьком экране, вмонтированном в пульт управления, появилось лицо оператора.