Эстер Уотерс

Мур Джордж Огастас

На платформе Уильям заприметил старика Джона и окликнул его. Джон ставил на Султана, который вышел победителем, а выдача была сорок к одному. Это Кетли уговорил его рискнуть и поставить полсоверена на эту лошадь. Кетли был на дерби, они встретились возле лужка, и Кетли рассказал старику Джону потрясающую историю с коробкой турецкого рахат-лукума. На сей раз предзнаменование сбылось, и Джорнеймен был посрамлен.

— Можете говорить, что угодно, — сказал Уильям, — но все-таки что-то в этом, черт побери, есть. И если кто-нибудь научится распознавать эти предзнаменования, всем нам, букмекерам, тогда крышка. — Он говорил полушутя, полусерьезно,

однако в душе жалел, что Кетли не попался ему на глаза. Поставь он хотя бы пять фунтов на эту лошадь — и получил бы двести!

На мосту Ватерлоо им повстречался Кетли собственной персоной, и все пожелали тотчас услышать историю с рахат-лукумом непосредственно из его уст. По этому случаю Уильям предложил всей компании зайти в «Королевскую голову» выпить пива. Они доехали на омнибусе до Пиккадилли, и тут туго набитая деньгами сумка побудила Уильяма, плюнув на расходы, пригласить всех поужинать.

— Где здесь лучше всего кормят? — осведомился он у швейцара в отеле.

— В Восточном зале самая лучшая кухня, сэр.

Притененные свечи в изысканных канделябрах, маленькие столики, ослепительное декольте какой-то красавицы, элегантные молодые люди — все в черном и в белом — это ошеломило бедных служанок, и они почувствовали себя не в своей тарелке. А старик Джон, казалось, готов был перекинуть через руку салфетку и склониться у ближайшего столика с вопросом: «Что господам угодно будет заказать?» Кетли предложил перекочевать лучше в закусочную, но Уильям, который успел уже немножко хватить лишнего на скачках, заявил, что плевать он на всех хотел, и он-де может откупить разом все столики в этом дерьмовом ресторане. Метрдотель предложил гостям проследовать в отдельный кабинет, но предложение это было отвергнуто самым решительным образом, и Уильям потребовал меню.

— «Бисксун» — что это за чертовщина? Ты должен знать, Джон. — Однако Джон отрицательно покачал головой. — «Ри де во»! Это напоминает мне те времена, когда… — Уильям не договорил и оглянулся по сторонам — не сидит ли где-нибудь в зале его бывшая жена. В конце концов метрдотелю было велено подать самый лучший ужин, какой они могут предложить. Кто-то намекнул на жару и пыль, Джорнеймен предложил помыть руки, и кто-то осведомился, как пройти в туалет. Эстер и Сара задержались в туалете дольше мужчин и потом долго стояли в растерянности в конце зала, пока Уильям громко не позвал их к столику. Остальные посетители, казалось, были несколько напуганы, и метрдотель, чтобы успокоить их, напомнил, что сегодня день дерби.

Уильям заказал шампанского, но оно никому не пришлось по вкусу, за исключением, пожалуй, Сары, которая развеселилась от этого напитка даже несколько чрезмерно, да и изысканные блюда тоже не произвели должного впечатления; поковыряв вилками, их оставляли почти нетронутыми на тарелках, и лишь после того, как Уильям велел подать седло барашка и взялся разрезать его сам, ужин стал похож на ужин. После этого Эстер и Сара с удовольствием отдали дань мороженому, а мужчины напропалую принялись расхваливать сыр. Кофе никто пить не пожелал, а маленькие рюмочки коньяка послужили лишь к дальнейшему опьянению. Уильям, икнув, заказал бутылочку джемисонского восьмилетней выдержки, однако вскоре выяснилось, что курить трубки в зале не разрешается, а сигары единодушно были признаны нудным делом, и вся компания перекочевала в буфет, где никто не мог помешать им напиваться дальше в свое удовольствие. Уильям сказал:

— Ну-ка по-послушаем теперь про эту чер-чертову штуку, которая

навела тебя на Султана… про этот чер-чертов… как его… рахат-лукум.

— С-самая уди-уди-вительная вещь, в жизни еще со мной такого не бывало… — сказал Кетли, вперив свой взор в Уильяма и стараясь получше его разглядеть.

Уильям кивнул.

— Так как же это было? Мы хотим послушать все, от начала до конца. Сара, помолчи. Прошу прощенья, но Кетли хочет рас-рассказать нам об этом, черт его подери, пред-предзнаменовании. Небось и тебе интересно послушать, старуха.

Все, по-видимому, началось с маленькой девочки, возвращавшейся домой из школы, и клочка бумажки, валявшегося на тротуаре, но Кетли никак не мог связно изложить самую суть дела и все сбивался куда-то в сторону. Тем не менее слушатели остались чрезвычайно довольны его повествованием и с большим воодушевлением заявили, что букмекерство — занятие для дураков. Поставь на призера сорок к одному и одним махом загребешь больше, чем несчастный букмекер заработает за полгода, бегая с одних скачек на другие. И они пили, спорили и переругивались до тех пор, пока Эстер не бросилось в глаза, что Сара больно уж что-то побледнела. А старик Джон был и подавно готов. Джорнеймен же, который, как видно, знал меру, любезно предложил проводить его домой.

Кетли заверил швейцара, что он отнюдь не пьян. Когда они вышли на улицу, Сара вынуждена была отойти на минутку в сторону, а возвратясь, заявила, что чувствует себя получше.

Все стояли на тротуаре, ослепленные неожиданно ярким светом луны. Казалось, вся толпа со скачек перекочевала на Пиккадилли. А женщины стекались сюда отовсюду. Изогнутая полукольцом Риджент-стрит напоминала амфитеатр. В воздухе ни дуновенья ветерка — синяя прозрачная неподвижность. На противоположной стороне улицы яркие платья женщин мелькали в толпе, словно светляки. Медленно проезжали извозчики, зазывая пешеходов.

XXXIV

Трое мужчин вышли один за другим из буфета. Все они были согласны друг с другом, что жизнь не имеет никакого смысла. Один из них изрек:

— Я стараюсь над этим не задумываться. В жизни для меня есть только две вещи — пиво и женщины.

Уильям, услыхав это признание, сказал:

— Правильно, старина, — и протянул руку Биллу Ивенсу. — В конце концов все сводится именно к этому — пиво и женщины. Не нужно, однако, чтобы они нас слышали.

Мужчины пожали друг другу руки, и Билл сказал, чтобы они не беспокоились о Саре, — он проводит ее домой. Эстер пыталась этому помешать, но Уильям не понял ее намеков, и Билл уехал с Сарой на извозчике. Сара тут же задремала, склонив голову к нему на плечо, и, когда извозчик, к немалому удивлению Билла, остановился перед вполне респектабельным с виду домом, добудиться ее было не так-то легко. Билл заглянул в полуподвальные окна, бросил взгляд на слуховое окно мансарды и особенно был потрясен, уловив за окнами гостиной очертания пальм.

— А вы тут неплохо живете, я погляжу, — сказал он. — Есть у тебя ключ?

— Нет, отец мне ключа не дает. Придется поднять его с постели… Ох, до чего же я устала, Билл, просто на ногах не стою.

— Поедем ко мне, если не хочешь будить отца.

— Нет, Билл, не могу. Я еле жива.

Билл снова принялся звонить.

— Смотри, отец рассвирепеет… Ты же перебудишь всех постояльцев.

— А что поделаешь? Я же не могу одного разбудить, а других — нет.

Наконец дверь отворилась и появился высокий мужчина в рубашке без пиджака.