Эта девочка Моя
Шрифт:
Она создана для меня. Она моя.
Мое сердце говорит об этом с каждым приливом крови. Она вздыхает во сне, и у меня возникает желание прикоснуться к ней, поцеловать каждый сантиметр ее тела, оберегать и защищать ее.
Я хочу сделать ее своей. Но недолго постояв и помечтав, я выхожу из спальни и тихо закрываю за собой дверь.
Мы больше не такие. Она не моя, я ей не нужен.
Каждый шаг из спальни причиняет боль, словно я наношу удары в самое сердце. Проводя рукой по волосам в разочаровании,
Глава пятьдесят три
— Возьми пару бутылок пива. Нам нужно серьезно поговорить.
Моя бровь поднимается от замешательства, но я делаю то, что он говорит. Даю ему одну и открываю другую для себя. Я даже не успеваю сделать глоток, как он начинает говорить.
— Ты причинил ей боль? — спрашивает отец.
Я никогда не лгал ему, но сейчас мне хочется это сделать. Я хочу этого так сильно, потому что знаю, что произойдет, когда я признаюсь ему в том, что сделал.
— Да, — стыдливо отвечаю я.
Его рука крепко сжимает бутылку, выдавая его гнев.
— Ты ударил ее?
Его вопрос застает меня врасплох.
— Нет. Я не бил ее. Никогда.
Замечаю, как облегчение заливает его черты. Я могу быть потерянным, сломленным, озлобленным, но я никогда не смогу ударить ее и я убью любого, кто хотя бы попытается это сделать.
— Хорошо. Я не знаю, что такого ты натворил, но я знаю одно, я правильно воспитал тебя, ты не поднимешь руку на женщину, даже если она ударит тебя первой, но в последнее время я беспокоюсь, а осталось ли в тебе хоть что-то от моего воспитания?
Его слова опечаливают меня еще больше.
Я подвел его. Разочаровал.
— Я все тот же, папа. Просто потерялся, я действительно сбился с пути.
— Я знаю, я видел, что происходило с тобой, когда она уехала. Но теперь она вернулась, Кир. Она вернулась, и я знаю, что ты по-прежнему ей небезразличен.
Я сглатываю ком в горле.
— Я не понимаю, папа. Может быть, она все еще испытывает теплые чувства ко мне, но я причинил ей столько боли, сделал несколько по-настоящему хреновых поступков.
Я не стану уточнять, и уж точно не стану упоминать об аудиозаписи, которой поделился со своими приятелями. Отец убьет меня, если узнает, что я сделал что-то подобное.
Это моя ноша, моя собственная боль.
— Но ты больше не будешь заниматься подобными вещами? Ты не будешь пытаться расквитаться с ней за то, что твое сердце, видите ли, разбито? В чем, кстати, она не виновата.
Мышцы на моей челюсти сводит. Он был на ее стороне с того дня, как она ушла, и я знаю, что она не была виновата в моей боли, она была тем, на кого я решил переложить вину.
Моя мать ушла, а потом и она тоже.
Это было тяжело… слишком тяжело, чтобы противостоять
— Нет. Я больше не причиню ей боль, клянусь, — искренне говорю я.
Еще до того, как я пришел сюда сегодня, я твердо решил, что больше никогда не опечалю Диану ничем, но теперь, когда я пообещал отцу, все как будто встало на свои места.
Ей всегда будет принадлежать часть моего сердца, и это никогда не изменится, сколько бы я ни пытался отдалиться от нее. И теперь я знаю, что причиняя ей боль, я только сильнее раню себя.
Теперь я могу только надеяться, что еще не слишком поздно, чтобы она простила меня.
— Хорошо, потому что я еще не слишком стар, чтобы надрать тебе задницу, не забывай об этом, — хмыкает он.
— Я знаю, что ты в отличной форме, — говорю я, допивая пиво, прежде чем вернуться в свою комнату.
У меня непреодолимое желание быть рядом с ней. Мне кажется, она должна быть в моих объятиях, для того чтобы, я снова мог почувствовать себя целым. Глядя на дверь своей спальни, я думаю, смогу ли я сделать это снова. Смогу ли подвергнуть себя риску снова потерять ее.
Думаю, это риск, на который мне придется пойти.
Глава пятьдесят четыре
Вздохнув, я тихонько открываю дверь в свою комнату, надеясь не разбудить ее, но когда я переступаю порог, то вижу, что она сидит на моей кровати.
В моей голове тут же раздаются тревожные звоночки.
Она тяжело дышит, каждый вдох затруднен, ее руки прижаты к груди, ее большие голубые глаза полны страха, когда она замечает, что я стою и смотрю на нее.
— Что случилось?
Я осматриваю комнату в поисках чего-нибудь, что могло бы объяснить вспышку страха, но ничего не нахожу, здесь только мы.
— Просто плохой сон.
Она моргает, выходя из того, что кажется трансом, ее слабый голос дрожит.
Я закрываю за собой дверь и иду в ее сторону, пока не оказываюсь рядом с кроватью. Я включаю прикроватную лампу и наблюдаю, как она подбирается к изголовью, подтягивая колени к груди.
— Ты пришел сказать мне, что наше перемирие закончилось? Что ты снова меня ненавидишь?
Ее голос дрожит, и мне невыносимо видеть ее в таком тревожном состоянии.
— Я не собираюсь делать ничего подобного. Ты здесь и никуда не денешься, и я пришел к выводу, что ничего не могу с этим поделать. Так что, пожалуйста, не волнуйся больше. Мне невыносимо видеть тебя такой встревоженной, такой обеспокоенной. Я больше не буду причинять тебе боль… Я больше не буду пытаться разбить твое сердце.
Ее большие голубые глаза наполняются слезами, но ее спокойное выражение лица говорит мне, что она благодарна за мои слова, за мои извинения.