Эта русская

Эмис Кингсли

Окинув быстрым взглядом свой кабинет, он понял, что пропали в основном заметки к лекциям, которые в принципе можно восстановить, убив несколько месяцев кропотливого труда. Все книги и брошюры вроде бы стоят на своих местах. Правда, среди них нет ни одной важной или редкой. Такие он держал дома.

Несколько позднее они с Анной в очередной раз двинулись в путь; «ТБД» Ричард накануне оставил на оживленной улице, метрах в ста от гостиницы, про которую Корделия ну никак не могла узнать, что они остановились именно в ней.

– Ну, что ж, пожалуй, это конец, – проговорил он. – Сработано

на совесть. Все, что могла, она сделала.

Прошла минута после того, как он произнес эти слова, и машину вдруг отчаянно затрясло. Ричард подрулил к обочине и остановился. Правое переднее колесо, однако, не остановилось, а на приличной скорости покатилось дальше, заехало на полосу встречного движения и на полном ходу подсекло мотоциклиста, который, слава Богу, отделался переломом ключицы, синяками и царапинами.

Глава двадцатая

– Да наверняка это просто совпадение, – проговорила Анна. – Не везет так уж не везет. Сколько, ты сказал, в Лондоне машин?

– А я разве сказал? Впрочем, если подумать, несколько миллионов. Видимо, кто-то из ее приспешников засек нас, ну, скажем, когда мы проезжали мимо дома профессора Леона, проследил за нами и заметил, куда я поставил машину.

– Но ты ведь, по-моему, почти сразу перегнал машину от гостиницы в самый конец этой длинной улицы.

– Ну, выходит, приспешник ошивался где-то поблизости.

– А остальных приспешников расставил в стратегических местах для наблюдения. Чушь!

– И все же кто-то открутил гайки.

– Сама Корделия, из своего кабинета, с помощью дистанционного управления.

– Я все не могу отделаться от ощущения, что это был ее…

– Ну, договаривай. Что, не хочешь, да? Боишься сказать «ее последний удар», чтобы не накликать новой беды, ведь только ты сказал: все, что могла, она уже сделала, – тут-то колесо и отвалилось. Экий вы суеверный, доктор Вейси.

– Да, вам смешно, товарищ, – не без сарказма парировал Ричард. Он снова подумал о кратком, но мучительном разбирательстве по поводу отвалившегося колеса, – хотя обвинение в том, что он довел машину до непотребного технического состояния, с него в результате сняли, он все равно счел своим долгом выплатить мотоциклисту некоторую компенсацию, весьма внушительную, по его понятиям. Кроме того, они, разумеется, в очередной раз оказались в центре внимания.

– Ты ведь не думаешь, что она действительно наделена сверхъестественными способностями? – не унималась Анна.

– Нет, скорее тут…

– Я, в общем, понимаю, почему тебе хочется так думать. Чем большей сволочью ты ее выставляешь, тем меньшей подлостью выглядит то, что ты бросил ее и сбежал со мной.

– А это уже и вовсе не смешно, товарищ.

– Ну, прости. – Анна погладила его по руке. – Только ведь все равно я права, а?

– Все равно? Разумеется, ты права. Только разговор у нас беспредметный. Да и вообще, какая разница, верить или не верить во всю эту чушь?

– Никакой, главное понять, веришь ты все-таки или нет. Но мне казалось, что нам обоим станет легче, если ты договоришь эту мысль до конца.

– Ну ладно. Слушай. Все, мы от нее избавились.

Собственно,

за последние несколько дней они уже несколько раз касались этой темы, но до таких решительных заявлений дело не доходило. И вот теперь за столом, где они завтракали, повисло недолгое, но исполненное смысла молчание, словно оба пытались убедить себя, что не может же откуда ни возьмись прилететь заплутавший артиллерийский снаряд и шмякнуться прямо на их снятый внаем коттедж. Молчание разрядилось звонким шлепком в смежном помещении – прихожей.

– Почта, – пояснил Ричард и добавил язвительно: – Что же еще?

Перехваченный резинкой пакет содержал несколько писем, предназначавшихся получателям с похожими, но не совсем такими же адресами, а кроме того, два послания Ричарду – от Корделии и от Тристрама Халлета. Ричард не справился с собой и невольно обратился мыслями к ювелирно сработанным, тонким, как папиросная бумага, осколочным гранатам и шашкам с нервнопаралитическим газом. Мысли эти он довольно скоро отогнал прочь, и все равно вскрывал конверт от Корделии с небывалой осторожностью.

Внутри лежал чек на его имя из некоего литературного журнала, на сумму двадцать три фунта семнадцать пенсов, и одинокий листок бумаги. В переводе на удобоваримый английский на нем было написано следующее:

Путик,

я подумала, тебе, наверное, приятно будет узнать, что я знаю, где ты находишься. Я хочу сказать, вся твоя корреспонденция будет тебе пересылаться. Поручено это будет милочке Пэт, только, похоже, ее сейчас нет в городе. Наверное, уехала на съемки.

Ну что, ловко я оставила тебя без денег? Собственно, это мероприятие мне и самой обошлось очень недешево – ты и представить себе не можешь, сколько в наши дни дерут за то, чтобы подыскать парочку сговорчивых актеров. Ну ничего, оно того стоило. Да, кстати, с этим покончено. С мероприятиями, я хочу сказать. Да, вот еще, пока не забыла, бедняжку Пэт и ее муженька вчера обворовали. По счастью, унесли немного, только какую-то старую картину, которая, впрочем, по еесловам, стоила довольно дорого. И несколько колечек. Но они ведь наверняка застрахованы, как ты думаешь?

Прости, что так присылаю чек, я просто по ошибке распечатала конверт, в котором он лежал. Разумеется, ты и в дальнейшем будешь получать все свои деньги тем же путем. Но только свои, никаких больше.

О Господи, что я все про деньги да про деньги.

С неизменной любовью, Корделия.

Лучше бы она опустила эти три слова над своим именем, подумал Ричард, какой бы там смысл она в них ни вкладывала.

– Как ты думаешь, какая часть этого правда? – спросила Анна.

– Все до последнего слова. Особенно насчет того, что со всем покончено. Раз она сказала, значит, так и будет.

– Почему ты так думаешь? Может, она просто хочет усыпить твою бдительность.

– Нет, это было бы нечестно.

– Довод чисто в английском духе.

– Корделия, как я тебе уже говорил, тоже англичанка.