Это будет вчера
Шрифт:
Я не знал что ответить. Она ответила за меня.
– Вы, видимо, занимаетесь творчеством? Ну, конечно! Как я сразу не догадалась! Правда, трудно догадаться, судя по вашему виду.
Чертовка! Что она имеет против моей внешности! Я всегда знал, что прекрасно выгляжу. Отутюженный белый летний костюм, дорогие белые туфли – ни одной пылинки…
– Вам не хватает только белый перчаток, – перебила она мои мысли. – Или в перчатках не занимаются творчеством? А в солнцезащитных очках?
– Я их снимаю в помещении. Там нет солнца.
– А я думала, что солнце есть
– Я не люблю жару, – поправил я ее. – А в остальном – вы правы. Я занимаюсь творчеством. Я – фотограф.
Мне надоела эта пустая болтовня, ни к чему не ведущая. И я решил сразу приступить к делу.
– Я – известный фотограф. Моя фамилия Гордеев. Григорий Гордеев.
Она всплеснула руками, словно от восхищения. Но я ей не очень поверил. И в ее словах я все время улавливал какой-то скрытый смысл.
– Бог мой! – она улыбнулась своей белозубой улыбкой. – Сам Гордеев! В это трудно поверить. А я почему-то всегда думала, что у вас рыжие волосы и рыжая борода.
Я поморщился.
– Я не люблю рыжий цвет.
– А еще я думала, что вы непременно курите трубку.
– Я вообще не курю. Впрочем, и не пью тоже.
Она вздохнула. И вытащила из кармана плаща пачку сигарет. И дыхнула на меня горьким дымом.
– Жаль. А я бы с вами с удовольствием выпила.
Не буду лгать – с ней мне тоже чертовски выпить захотелось. Хотя давным-давно завязал. Эти жалкие привычки остались в моем прошлом. Прошлое я не любил. Но с ней мне чертовски захотелось выпить. Черт! Она рушила мой привычный мир, и это меня раздражало, и волновало не меньше.
– Ну, в таком случае я приглашаю вас к себе на бокал хорошего легкого вина.
И я тут же успокоил свою совесть, что пригласил ее исключительно ради дела.
Она взяла меня под руку, и мы зашагали по каменной мостовой. Я замечал, как на мою спутницу бросали восхищенные завистливые взгляды. И мне это льстило. Я уже знал, что совсем скоро она станет моей. И от этих мыслей мой пыл несколько угасал. Я думал, что она гораздо нереальнее и гораздо неприступней. И все-таки эта женщина так вскружила мне голову, что я даже забыл спросить, как ее зовут.
– Кстати, меня зовут Ольга.
– Мне нравится ваше имя, – и я слегка пожал ее руку.
– Мне тоже.
Она медленно бродила по моему дому. И впервые в ее глазах я заметил замешательство. Ага! Видно, это замешательство – уже первый штрих к ее портрету. Я всегда гордился своим большим просторным домом. Я создавал его сам, собственными руками, собственным трудом, собственными бессонными ночами. И мне это удалось на славу. Стены мягких пастельных тонов. Картины известных мастеров. Узорчатые ковры на полу. Удобная мебель. В моем доме было все, что нужно. В нем не существовало хаоса и бардака. В нем царили величие и покой.
– Странный дом для мужчины, – наконец выдавила она. – Наверное, этот дом так похож на вас.
Я пожал плечами.
– Наверное.
Она выпила два бокала вина. И ее глаза заблестели. Но в них я так и не увидел зрачков. И так и не угадал в них Ольги.
– Хорошо. Только ответьте, Григ… Так, кажется, вас называют?
– Я слушаю.
– Я видела много ваших снимков. Они, действительно, прекрасны. Они действительно вскрывают душу живого и неживого мира, и все же… Все же ни на одной фотографии я не увидела женщины. Почему? Или их душа для вас и так понятна?
Я приблизился к окну. И выпил еще, хотя прекрасно понимал, что больше мне пить не стоит. Я не хотел отвечать ей. Она толкала меня на воспоминания. Прошлого я не любил.
– Считайте, что вы – первая женщина, чья душа для меня загадка, и я хочу во что бы то ни стало ее разгадать, – и я резко повернулся к ней, и бокал дрогнул в моей руке, и вино пролилось на мой дорогой костюм.
Я поморщился. Я так не любил пятна на одежде. Но я был уже достаточно пьян, чтобы тот час это пятно уничтожить. И я махнул рукой.
– Жаль, – грустно улыбнулась Ольга, – такой красивый костюм. Белый, чистый, и это пятно от вина. Как вы думаете, оно его испортит?
Я бросился к ней, и, не помня себя, забыв начисто свое настоящее и будущее, уткнулся головой в ее острые колени, чтобы она не увидела моих слез. Я знал, что мне пить не стоит. Вино всегда делало меня слабым, срывало с меня ту маску, которую я так удачно подобрал и которая почти приросла к моей коже. Но мне вдруг так захотелось уткнуться лицом в ее колени как когда-то, тысячу лет назад. Мне вдруг именно ей захотелось открыть свое прошлое, которое я не любил, и от которого давно отказался…
– Я не знаю про ваши слезы, Григ. Так что утром можете быть спокойны.
– О чем вы? – я поднял на нее мокрое от слез лицо.
– Просто так. Ни о чем. А теперь идемте в вашу мастерскую. Мне хочется позировать вам.
– Правда?
– Чистая правда, – загадочно улыбнулась она.
Я щелкал затвором как-то отчаянно, надрывно. Но моя рука была на удивление твердой и фотоаппарат ни разу не подвел меня и не дрогнул. Но сердце мое кричало: Откуда эта боль? Почему ты мне ее принесла, Ольга? И зачем? Что со мной, Ольга? Какие-то грустные воспоминания. Я их сумел утопить в своей памяти, и зачем они вновь всплывают? Зачем, Ольга?
Вспышка в черной комнате. Еще вспышка. Ее лицо было почти мертвым. И ничего не выражало ее бледное бескровное лицо. Но я знал, что фотографирую ее душу, и ее душу я разгадать сумею. И ее душа станет триумфом моего творчества. Воплощением моей мечты, и сумеет разгадать эту никем еще не разгаданную жизнь. Я стал сегодня сильнее Бога, и я победил.
Вспышка в черной комнате. Еще вспышка, ворвавшаяся в безмолвную ночь.
– Вот и все, – и я облегченно вздохнул.
Она встала, и мне показалась еще красивее. Хотя, возможно, свет прожектора так удачно рассеял свои лучи на ее бледном лице.