Это было давно: Дневники. Воспоминания. Путешествия
Шрифт:
Варшава. Лазенковский дворец. Фото начала ХХ века
Из варшавских впечатлений прочно остались в памяти, во-первых, королевский дворец, в котором поражает низкое желание его обитателей во всех мелочах подчеркнуть свое господство: Тронный зал с громадным портретом Николая I на месте трона польских королей; часы с инициалами Александра II вместо польского герба. И во-вторых, произвел впечатление своим изяществом маленький дворец Станислава Понятовского в Лазенках. Понравились мне также варшавские парки и тот дух большого европейского города, который мне был знаком еще по Риге и который я люблю.
В ночь с 21 на 22 июня мы должны были пересечь границу, и эта ночь останется для меня памятна навсегда.
Итак, поезд подошел к Границе. Уже перед станцией мы немного волновались; проводник нас предупредил, чтобы мы приготовили свои паспорта, так как их сейчас у нас отберут для проверки. Послышался звон шпор, явился охранитель душ российских граждан и унес куда-то с собой наши
Поезд стоял на станции долго, что-то больше получаса; за это время жандармы успели проверить наши права на выезд из Отечества в чужие страны. В вагон вошел жандарм с пачкой паспортов и раздал их, вызывая всех по фамилиям; в каждом паспорте оказалась отметка о пересечении границы.
Наконец все закончилось. Двери захлопнулись, и поезд тронулся с места. Помню, что я стояла у окна и напряженно всматривалась в ночной мрак: сейчас мы будем в Австрии. Мне даже удалось увидеть какую-то светлую линию, неясно рисовавшуюся на темном фоне ночи. Наверное, это была какая-нибудь небольшая речка. Поезд шел недолго, около 20 минут, и остановился на станции Щаково. Послышалась немецкая речь, на платформе мелькнули австрийские кепи. Мы забрали наши чемоданы и длинной вереницей, возбуждая внимание публики, которая была тогда еще для нас новым впечатлением, направились в зал таможенной ревизии. Австрийские чиновники с какими-то каменными лицами, с официальной выправкой и жесткой речью мне очень не понравились. Осмотрели они наши вещи довольно-таки быстро, отрывисто спрашивая: «Haben Sie Tabak?» [1] Впоследствии в течение нашего полуторамесячного путешествия нам еще пять раз пришлось подвергаться таможенному досмотру, но ни один не оставил того неприятного чувства, какого-то незаслуженного оскорбления, как этот осмотр. Может быть, потому, что был первым. Чувство это усилилось, когда при выходе из зала, уже в дверях, австрийский чиновник потребовал предъявить паспорта с отметкой о визе австрийского консула. Я знала, что у граждан свободных стран чиновник не может потребовать паспорт для такой проверки, и почувствовала в этом жесте презрительное отношение западноевропейского человека к русским «рабам».
1
«У вас есть табак?» (нем.)
Мы вернулись в наш вагон, и поезд снова тронулся. Мы были уже заграницей. Наш руководитель, дотошный Эфрос, слегка улыбаясь, раздал нам значки нашей экскурсии. Отныне мы в свободной стране и составляем общество – verein, и уже никто не может нас отправить в участок за принадлежность к неразрешенному сообществу или партии.
Эти значки, эта мысль о какой-то другой среде, где легче дышать, где считаются с человеческим достоинством, подняли немного упавшее настроение публики.
Опять остановка и пересадка уже в австрийский поезд. Помню я длинную платформу, по которой мы шли, неся в руках свои тяжелые чемоданы, помню поезд с немецкими надписями, с выкрашенными в темный цвет вагонами. Хорошо помню внутренность вагона с длинными и узкими лавками, настолько длинными, что на каждую усаживалось по 5 человек. Помню первую бессонную ночь в заграничном поезде, быстро, непривычно быстро, уносившем нас от границы.
Наша русская публика, не привыкшая к всенощным бдениям, делала невероятные усилия, чтобы склонить куда-нибудь голову и вздремнуть; австрийский кондуктор, несколько раз проходивший по вагону в течение ночи, свирепо поглядывал на спящих, с досадой лавируя между ногами людей, примостившихся на чемоданах в проходах. Я помню в эту ночь нашу красавицу Наталию Павловну. Она, добрая душа, учила соседей, как лучше разместиться, чтобы было просторней, и старалась оживленным разговором победить сон; она разговаривала, кажется, с кем-то из студентов. Не помню темы их разговора, но помню, что у меня сложилось представление: «Это человек с идеалистическим пониманием жизни». Она изнемогла только под самое утро, и ее куда-то пристроили.
Общий вид Вены. Фото начала ХХ века
Александра Васильевна спала, прикорнув на своем узелке. Я почти не спала, несколько раз в течение ночи выходила на площадку вагона и даже на платформу, боясь отойти далеко, пока не уразумела смысл каких-то возгласов кондуктора, предшествующих захлопыванию двери вагона. «Einsteigen!» [2] – повелительно приказывал голос кондуктора. И только после этого поезд трогался. Утро. Скоро поезд прибудет в Вену.
2
«Посадка!» (нем.)
Эфрос
Я смутно помню первый момент прибытия в Вену. Помню только громадный вокзал; помню, как нас вели куда-то и опять снаружи осматривали наши вещи: есть ли на них значок таможенного досмотра, что снова кольнуло сердце неприятным чувством – с вокзала не выпускали без этого осмотра.
Когда мы вышли из вагона, уложили свои вещи на повозку, присланную из отеля, вдруг обнаружилось, что Татьяна забыла в вагоне свой фотографический аппарат. Мне, как знающей немецкий язык, пришлось ее сопровождать; мы кое-как пробрались через массу рогаток, везде объясняя, что нам нужно; поиски наши увенчались успехом. Нас все время сопровождал кто-то из местных служащих. Дав нашему благодетелю «на чай» 30 копеек русскими деньгами – он остался очень доволен, – мы кое-как с его помощью выбрались из вокзала. Оказалось, что группа наша уже уехала, а для нас оставили франтоватого студента, который ехал с нами и который не в первый раз ездит по заграницам. Он привел нас на трамвайную остановку, мы сели в трамвай, и после длинного путешествия через весь город мы оказались у подъезда Hotel Neuvau. Довольно долго нам пришлось ждать в вестибюле гостиницы, пока наш проводник с представителями комиссии распределили нас по комнатам.
Наконец мы вчетвером оказались в довольно большой комнате на третьем этаже с золоченой мебелью, громадной двуспальной кроватью посередине, с донельзя неприличными картинками на стенах. Я сняла все картинки и убрала их в угол. Комната достаточно просторная и светлая; два окна выходят на улицу. Умывшись и переодевшись, я пошла искать Александру Васильевну. Оказалось, что она с Марией Семеновной в этом же этаже, в маленькой, полутемной комнатке, так как окно их выходило во двор – такой колодец, очень узкий.
За время нашего трехдневного пребывания в Вене я несколько раз заходила в эту комнатку, когда мне хотелось видеть Александру Васильевну, но не всегда заставала там ее обитательниц. Однажды, отыскав Александру Васильевну, я вместе с ней отправилась в указанное нам кафе пить кофе. И опять я была с ней излишне откровенна. Рассказала, как мне плохо жилось в ссылке, далеко от своих близких.
Время до обеда было оставлено для группы свободным, так как чувствовалась крайняя необходимость отдохнуть после бессонной ночи, но отдохнуть нам никому не пришлось: новые впечатления создали некоторое нервное возбуждение, которое, несмотря на ясно чувствуемую усталость, мешало лечь и уснуть. Мы делились впечатлениями, и Александра Васильевна была все время с нами, в нашей компании. Спала только, кажется, одна Люся, да Мария Петровна прилегла на полчаса. До обеда мы успели еще где-то побродить вчетвером. Обед назначен был около двух часов в Hotel Palas, отстоящем довольно далеко от нашего Neuvau.
Мы благополучно отыскали большое здание отеля и тот зал, где был назначен обед, три стола длинных во всю залу. Когда мы туда явились, оказалось, что там обедает другая группа из итальянского маршрута. Мы все с интересом всматривались в сильно загорелые, утомленные лица этих экскурсантов, возвращавшихся с юга, из Италии. Александра Васильевна сейчас же выразила желание поговорить с товарищами, и вскоре разговаривала с кем-то из их группы, глядя на них тем же своим сосредоточенным внимательным взглядом. Подойдя снова к нам, она передала свой разговор: они очень довольны поездкой, но сказали, что очень много зависит от руководителя группы. А мы как раз чувствовали некоторое недовольство нашим проводником. Свои обязанности он выполнял безукоризненно, но очень резко обрывал каждого, кто подходил к нему с каким-нибудь вопросом, прямо к его обязанностям не относящимся. И мы избегали к нему обращаться, боясь услышать краткое: «Это меня не касается!» И Александра Васильевна поинтересовалась поэтому какие отношения с проводником у этой итальянской группы. «Их группа тоже недовольна проводником», – сказала она. Но оказалось, что недовольство у них другого характера, нежели наше: оно возникало именно на почве слишком буквального исполнения проводником своих обязанностей. Им не хватало времени на себя: были бесконечные экскурсии, от которых они очень устали. Впоследствии мы несколько раз сталкивались с другими русскими группами, и, кажется, столько же раз имели возможность убедиться, что, несмотря на первоначальное недовольство, наша группа редкая по организованности, а наш проводник умеет сделать для нас все от него зависящее, например, незаметно устранить многие неудобства, от которых страдали другие группы. Мы поняли, что единственным недостатком нашего Эфроса была его нетерпимость и неумение найти ту границу, за которую нельзя переходить в отношениях со взрослыми людьми, его некоторая нетактичность. Помню, например, как перед нашим самым первым обедом он сделал заявление, в котором просил нас платить за взятое сверх menu сейчас же, не дожидаясь конца. Это первое заявление мы приняли как должное, но, когда оно стало чуть ли не регулярно повторяться перед каждым ужином и обедом, мы почувствовали сначала недоумение, а затем и некоторую обиду. Это все привело к тому, что после какого-то его заявления в том же роде уже в вагоне, в котором мы ехали из Вены в Мюнхен, Александра Васильевна, которую давно раздражал его резкий тон, наконец не вытерпела. Она подошла к нему и со сдержанным спокойствием сказала, что нас оскорбляют его слова. Он холодно ответил ей, что не в первый раз ездит с группой и знает: всегда находятся люди, не исполняющие то, о чем он напоминает. Александра Васильевна на это ему возразила: не все группы одинаковы, и при большей наблюдательности он должен был бы заметить, что наша группа достаточно интеллигентна для того, чтобы не относиться к ней как к классу несовершеннолетних детей. Но я забежала вперед. Здесь же, в этой зале, мы впервые почувствовали, что не в России. К нам подошел человек, довольно сносно владеющий русским языком и до обеда предложил посмотреть у него открытки и русские книги заграничных изданий. Мы купили несколько книг с каким-то странным чувством: дух свободы повеял на нас с этих так знакомых с виду страниц, которые там, в России, мы читали наедине или в близкой компании, передавая тайно эти запрещенные книги другим, а здесь они продаются в зале отеля открыто.