Это было в горах
Шрифт:
Геоморфолог брезгливо сбрасывал комья грязи с одежды и седла, поминутно отирая лицо. Предоставив умной лошади самой находить дорогу, он бормотал:
— Морена, убежден, что едем по морене…
Лебедев отбивал молотком от крупных валунов небольшие кусочки горной породы, внимательно осматривал их и бросал в сторону.
«Бросает, значит, пустые», — думал про себя Молготаев, но все же изредка интересовался:
— На что-нибудь годится? Лебедев на ходу отвечал:
— Песчаник, сланец… Годятся на строительство,
Между тем шум все усиливался. Разговоры пришлось прекратить: все равно ничего не слышно. А когда отряд выехал из таежной чащобы, перед путешественниками открылось величественное зрелище: с громадной высоты низвергался водопад.
Геоморфолог только ахнул. Залюбовался изумительной картиной и Лебедев. Молготаев прищурился и, мерно покачиваясь в седле, затянул какую-то песню.
Искристая лента водопада как будто пополам разрезала всю гору — от вершины до подножья. Серебряная от пены вода стремительно неслась от выступа к выступу и там, где на пути ее вставало препятствие, мириадами блестящих брызг взметывалась вверх.
Словно в прозрачном тумане стояли могучие кедры, окутанные водяной пылью. На какое-то мгновение темной молнией чертил по серебру упавший камень, и снова — бесконечная лента пены.
С последнего выступа водопад срывался прямо з небольшую горную реку. Широкий в этом месте плес неистово кипел, вздымаясь десятками пенных бурунов.
Щелкая своим кодаком, геоморфолог сделал не меньше десятка снимков. И неизменно на переднем плане оказывался Молготаев в нарядной, пестро расшитой шубе.
— Вы будете украшать мои снимки, — кричал ему в ухо Иван Федорович.
Оркот самодовольно усмехался, и пухлое, круглое лицо его становилось от этого еще шире.
— Ну что ж! Пусть посмотрят на него и за границей. Посмотреть есть на что!
Через час караван оказался в широкой долине, похожей сверху на громадное корыто. По светло-зелёным склонам то в одиночку, то группами были разбросаны мохнатые, задумчивые кедры. В густой траве там и тут, насколько хватал глаз, мелькали пламенно жёлтые язычки сараны, синие созвездия аквилегий, анемоны, фиалки… По дну долины журчал ручеек, прокладывая себе нелегкий путь среди крупных и мелких валунов.
— Трог, троговая долина и конечная морена! — воскликнул геоморфолог. — Я говорил вам, Сергей, что границей последнего оледенения была высота в тысячу двести метров. Как видите, я был прав!
Молготаеву захотелось немедленно узнать, что такое граница последнего оледенения. Довольный собой, Иван Федорович охотно пустился в объяснения. Стараясь выражаться попроще, он рассказал любознательному спутнику, что много тысяч лет тому назад, когда на этом месте еще не было ни кедрового леса, ни душистых лугов, здесь двигались с хребтов огромные языки льда, выпахивая на своем пути долины, похожие на корыта. Громадные
— Вот здесь, где сейчас находимся мы, движение льда остановилось. Лед стал таять, или, другими словами, отступать вверх, оставляя после себя эти груды валунов и корытообразные долины.
Геоморфолог кистью руки очертил дугу.
— Постоянно отступая, ледник исчез совсем или остался только в цирках, как мы называем такие вот каменные ловушки вроде амфитеатра, — рассказчик указал на высокий, испещренный глубокими провалами хребет, который окаймлял долину с севера. На дне цирков лежал не то снег, не то лед.
Дальше долина делала поворот, и путникам были видны только боковые ущелья, узкие и каменистые, явно не ледникового происхождения.
— Вот те узкие щели прорезаны уже водой. Льда в них не было, — пояснил геоморфолог. — Поэтому и форма долин там совсем другая — щелевидная.
Молготаев усиленно кивал головой в знак того, что все понимает и очень интересуется загадочными явлениями природы.
Тем временем его собеседник перевел взгляд на небо за дальним хребтом, где заметил неясные белые полоски облаков, как будто струившиеся по нежно голубому полю, и поморщился.
— Что там? — спросил Оркот.
— Цирусы, — проворчал геоморфолог. — Предвестники дождя, а может быть, и града. — Взглянув на часы, он уточнил: — К вечеру соберется. Где же мы устроимся на ночь?
Иван Федорович всем корпусом повернулся к Молготаеву, тот в свою очередь — к Сарыху, а Сарых — к проводникам.
Объяснение было коротким. Стоило баю произнести два-три слова, как проводники пришли в необычайное волнение — заговорили все разом, замахали руками.
— Здесь ночевать нельзя, — перевел Молготаев удивленным исследователям. — Мои люди говорят, что ни за что не останутся в долине на ночь.
Проводники догадывались, о чем идет речь, и дружно поддакивали хозяину.
— И воды дальше нет до самой вершины, до озера. Наши охотники ходят туда прямо через гору, — Молготаев показал на заросший кедрачом склон. — Так можем сделать и мы. Сейчас ближайшей дорогой поднимемся назад, к юрте, а завтра утром по верху доедем до озера. Спустимся к нему, пройдем Долину Смерти — и к ночи опять вернемся к юрте. Только так можно. Кто ночью останется в долине — конец.
— Что это значит? — недоумевал геоморфолог. — Почему люди погибают именно в этой долине и только ночью? Неужели их поедают звери?
— Нет, люди умирают сами. Зверя там много, но люди умирают сами. Их никто не ест, — упорствовал Молготаев.
— От страха, что ли? — вмешался в разговор Лебедев, сидевший в стороне с тетрадью в руках. Он зарисовывал выход горных пород и характер их залегания.
— Однако, от страха, — серьезно согласился Оркот.