Это было в Ленинграде. У нас уже утро
Шрифт:
— Гости приехали, Марья! — из-за спины Доронина крикнул Жихарев.
Женщина торопливо собрала волосы, накинула платок и встала.
— Просим, — сказала она певучим украинским говором.
— Чайку с дороги? — спросил Жихарев.
— Чайку, чайку! — подхватил японец, тоже оказавшийся в землянке.
— Это кто же такой? — спросил Доронин.
— Рыбак Ваня! — усмехнувшись, ответил Жихарев.
Через четверть часа Доронин, Жихарев, его жена и Ваня сидели за столом и пили чай из настоящего русского самовара. Ваня с трудом
— Месяц прошёл, как мы сюда из Приазовья перекочевали, — прихлёбывая горячий чай, говорил Жихарев. — Сам я мальчишкой в Приморье рыбачил… Вот и потянуло снова на старые места… Нас пока что сорок человек сюда прибыло.
— Как про этот Южный Сахалин объявили, он будто сказился, — вмешалась в разговор женщина. — Что тут за моря да что за рыба! Вот и подбил людей-то…
— Ну и что же, недовольны? — спросил Доронин.
— Не в том дело, что недовольны, — сказал Жихарев. — Государство своё слово сдержало. Деньги получили, землю тоже, транспорт, лошади есть, сейчас дома ставить начинаем…
— В чём же дело?
— Эх, товарищ директор, неужели не понимаешь! У рыбака ведь дом-то на море… А в море на чём ходить? Два кунгаса хлипких — вот и весь наш флот.
Доронин помрачнел.
— Где ваши люди? — спросил он.
— Десяток — в море, остальные — в лесу, на заготовках.
Они помолчали.
— Помоги нам, директор! — с неожиданной страстью заговорил Жихарев. — Наши колхозники — настоящие потомственные рыбаки, трудностей не боятся, штормов тоже… Знаем, что мы в долгу перед твоим комбинатом. Перед государством в долгу. Обязаны мы этот долг покрыть. Хочешь, покажу, как можем работать? Идём!
Жихарев встал и потянул за собой Доронина.
Они вышли из землянки. Погода резко изменилась. Море шумело. Волны захлёстывали деревянный пирс. По небу, обгоняя друг друга, неслись низкие чёрные облака. Стало очень холодно, точно где-то вблизи открыли огромный ледник.
Жихарев пристально вгляделся в море.
— Опять погода меняется, — как бы про себя сказал он. И, обернувшись к Доронину, добавил: — У меня два кунгаса в море… Ну, ничего, ребята опытные, знают, что к чему.
Они подошли к столбам, врытым в землю.
— Первый дом ставим, — сказал Жихарев. — Погляди, товарищ Доронин, работу. Видишь, как устои окурены. На костре запаливали, ни гниль, ни плесень не возьмёт! Смотри, сколько лесу за неделю заготовили! Теперь идём сюда.
Он повёл Доронина к кольям, на которых сушились сети.
— Ни одной дыры не найдёшь. Ребята спать не лягут, пока сети в порядок не приведут. Теперь пойдём на склад.
Там он показал Доронину разложенные в образцовом порядке весла, невода, сети, канаты.
Доронин пристально смотрел на Жихарева. Этот человек интересовал его сейчас, пожалуй, больше, чем то, что он показывал.
Они вышли из склада и сели на бревно.
— Работу надо людям дать, — говорил Жихарев, — не привыкли мы без работы. Каково нам, рыбакам, по очереди в море ходить… В десяти километрах от нас полеводческий колхоз обосновался. Правда, они тут с весны. Был я у них.
— Слушай, Жихарев, — сказал Доронин, кладя руку на его плечо, — я тебя понимаю, а ты меня пойми. У нас на комбинате тоже флота мало. Рыбаки тоже ходят в море по очереди. Пока надо выжимать все из того, что имеешь, хоть из двух кунгасов.
Жихарев кивнул головой, соглашаясь, но было ясно, что он разочарован. Доронин чувствовал к нему все возрастающую симпатию, но помочь ничем не мог.
«Терпение, друг, терпение, — думал он, — придёт время, будут тебе и катера и кунгасы!»
Некоторое время они сидели молча.
— Послушай, Жихарев, — спросил Доронин, — откуда у тебя этот японец?
— Ваня? — улыбнулся Жихарев. — Их у меня целых два. Родные братья. Второй сейчас в море, Вася.
— Как они к тебе попали?
— Целая история! Пристали к колхозу. «Не хотим, говорят, в Японию ехать». Тут, понимаешь, земля раньше помещику принадлежала, не то Чинахари, не то Хичинари, черт его ведает. Он и рыбу промышлял. А они, эти ребята, у него сезонно работали. Я в районе справки наводил, знаю. Их сюда из Хоккайдо каждый год привозили работать… Набивали в трюм, как сельдей в бочку, и везли… Кормились они тухлой рыбой, спали на нарах по полсотни в ряд… вьючными животными у хозяина были. К нам они пришли месяц назад, жалкие такие, дрожат, чуть не до земли кланяются. А теперь, гляди, выпрямились, на людей похожи стали. Ребята отчаянные— в любую погоду рыбку ловят. И главное — все знают: и когда какая рыба идёт, и почему камбала холодную воду любит, и как ставник устанавливать. Вот только… возвращаться в Японию не хотят. Так ведь ничего удивительного, верно?
С моря налетел шквал. Все вокруг сразу потемнело. Стало ещё холоднее.
И вдруг пошёл снег — первый снег, увиденный Дорониным на этой земле. Крупные, пушистые снежинки крутились в воздухе.
— Зима начинается, — сказал Жихарев.
Он встал на бревно и стал с беспокойством вглядываться в море.
— Идут! — радостно крикнул он.
Доронин тоже встал на бревно и увидел две едва заметные точки, то появлявшиеся в волнах, то вновь исчезавшие из виду.
— Наши, наши идут! Жихарев зашагал к берегу.
— Я, признаться, струсил маленько, — обернулся он к едва поспевавшему за ним Доронину. — Говорю с вами, а у самого в сердце покалывает. Теперь ничего. Дочапают.
Кунгасы заметили не только Жихарев с Дорониным. На берегу царило оживление. Женщины под командой Марии тащили на пирс носилки и корзины для рыбы.
Ветер усиливался. Кунгасы приближались медленно. Когда они, на секунду показавшись, снова исчезали в волнах, сердце у Доронина тревожно сжималось. Он видел, что и Жихарев волнуется.