Это было в Ленинграде. У нас уже утро
Шрифт:
В глазах Доронина Нырков оставался все тем же энергичным, исполнительным, но простоватым парнем, каким он застал его, когда приехал на комбинат. А сейчас перед ним сидел совсем другой человек. Внешне он нисколько не изменился, на лице его то и дело появлялась открытая, по-прежнему простодушная улыбка, но за всем этим Доронин чувствовал что-то новое — внутреннюю силу и убеждённость в своей правоте.
— Ладно, — грубовато сказал Доронин, усаживаясь за стол. — Я ещё раз продумаю все это дело.
— В общем, Андрей Семёнович, — твёрдо сказал Нырков, — я против увольнения. Людей надо
— Ладно, ладно, воспитатель, — беззлобно проворчал Доронин.
Нырков ушёл.
«Можно ли было четыре месяца назад представить, что этот парень будет спорить со мной? — думал Доронин. — Откуда у него появились эти слова, эта вежливая, но непоколебимая настойчивость? Он как будто и знать больше стал. Что он, вечерний университет марксизма окончил, что ли?…»
Доронин усмехнулся. Не было здесь ещё никаких университетов!..
Потом мысли его вернулись к Венцову, и он с удовлетворением почувствовал, что думает о Венцове спокойно, без обычного раздражения. Он боялся, что после заступничества Ныркова окончательно возненавидит главного инженера. Но никакой ненависти не было.
Доронин посмотрел на часы и снял с вешалки полушубок.
В этот момент дверь отворилась, и в комнату вошёл Костюков. Он был в шинели с поднятым воротником и в барашковой шапке-ушанке.
— Куда собрался, директор? — весело спросил Костюков уже шагнувшего к двери Доронина и, не ожидая ответа, продолжал: — Я твоих планов не нарушу. Еду в колхоз «Советская родина», по дороге завернул к тебе погреться. Ох, и холод на этом Сахалине! А некоторые говорят, что здесь бананы растут… — Он хитро прищурился и подмигнул Доронину.
— Ты раздевайся, сейчас чаек приготовим, — улыбаясь, сказал Доронин, искренне обрадованный появлением этого большого, спокойного, весёлого человека, сразу заполнившего собой всю комнату. Было ясно, что Костюков завернул сюда вовсе не для того, чтобы погреться, и Доронин с интересом ждал, о чём он заговорит на этот раз.
— Чаек — это, конечно, хорошо, да не выйдет, — Костюков сокрушённо покачал головой, — ждут меня в колхозе. Партийное собрание у них. Малость оттаю и поеду дальше…
Он несколько раз прошёлся по комнате, потирая озябшие руки, потом снял шапку и сказал:
— А ведь я поздравить тебя заезжал.
— С чем?
— Зимний лов разворачиваешь?
«Вот он о чём! Все знает», — подумал Доронин и горячо сказал:
— Это, товарищ Костюков, — серьёзное дело! Первый раз на этих морях рискуем.
— Да, — Костюков снова покачал головой, — если все взвесили да рассчитали, почему не рискнуть…
— Взвесили, рассчитали, — рассмеялся Доронин, — да это тогда уже не риск!
Но Костюков как будто не придал его словам никакого значения.
— Русанов благословил? — спросил он.
— Обеими руками! — воскликнул Доронин. — Больше того: он нам политический смысл этого дела раскрыл!..
— Так… — задумчиво, точно про себя, проговорил Костюков. — Товарищ Русанов говорил со мной, рассказывал о вашей затее.
— Ну, а ты?
— Поддерживаю. Полностью согласен. Но только хочу сказать тебе несколько слов…
— Слушаю, — насторожился Доронин.
Костюков сел и положил на
— Вы затеяли серьёзное дело, — негромко заговорил он. — Зимний лов ещё сильнее сплотит людей, закалит их, позволит им круглый год заниматься своим основным, любимым делом. Но помни: главное — это путина. Все для путины, понимаешь?! И зимний лов для того, чтобы вступить в путину ещё более подготовленными, смелыми, выносливыми. Путина — семьдесят пять процентов плана — вот твой главный бой, вот направление главного удара! Ничего нового я тебе этим не открываю, но… — Костюков умолк. Молчал и Доронин.
«Ну да, конечно, всё это верно, — думал он, — путина — главное, но разве я этого не понимаю?» А Костюков, точно угадав ход его мыслей, сказал:
— Ты небось думаешь: «Зачем он всё это говорит?» А я тебе сейчас объясню. Рассказал мне Нырков об идее зимнего лова. Русанов о том же позвонил. Думаю: здорово, молодцы ребята, на новаторский путь становятся. Потом сижу вечером в райкоме и думаю: а отдают ли товарищи себе ясный отчёт в том, что зимний лов не самоцель, а звено, ступень, шаг к успешному проведению путины?
Он поднял руку, словпо Доронин хотел его перебить, и добавил:
— Знаю, уверен, что все это вам ясно. Но раз думка такая была — решил заехать. Ну, спасибо за тепло, — сказал он, вставая и надевая шапку. — Надо двигаться.
Когда Костюков заговорил, Доронину и в самом деле хотелось его перебить. Ему казалось, что за предостережением секретаря райкома кроется недооценка зимнего лова. Но чем дальше Костюков развивал свою мысль, тем яснее становилось Доронину, что речь идёт совсем о другом. Костюков не хотел, чтобы за подготовкой к зимнему лову руководители комбината потеряли перспективу, упустили самое главное, забыли о масштабе тех задач, которые им предстояло решить во время путины. «Могло так случиться? — спросил себя Доронин и со своей обычной прямотой ответил: — Да, конечно, могло».
— Спасибо тебе, товарищ Костюков, за предостережение, — сказал Доронин. — Будем готовить зимний лов, а думать — о путине…
Проводив Костюкова до машины, Доронин направился в свой кабинет, но, дойдя до двери, остановился. Он вспомнил о Венцове.
Главный инженер тоже ведь предупреждал, что путина — это основное. Доронин мысленно восстановил свой последний разговор с Венцовым. Да, главный инженер, конечно, беспокоится о путине, но делает это нелепо, суматошно, восстаёт против зимнего лова, не понимает, что это школа, большая школа. «Эх, если бы Венцов сумел избавиться от пустопорожней декламации, — подумал Доронин, — от этой оглядки на японцев — пусть бессознательной, но от этого не менее вредной…»
Так и не зайдя в свой, кабинет, он снова вышел на улицу.
Когда он постучал в комнату Венцова, тот уже спал и не сразу ответил на стук.
Увидев Доронина, главный инженер с недоумением посмотрел на него, потом уселся на кровать, подобрав под себя ноги и завернувшись в одеяло. Эта поза была так смешна, что Доронин едва удержался от улыбки.
— Что вам нужно? — глядя в сторону, неприязненно спросил Венцов.
— Зашёл поговорить, — с трудом сохраняя серьёзный тон, ответил Доронин.