Это было в Ленинграде. У нас уже утро
Шрифт:
Доронин молчал.
— Молчите… Да и как вы можете мне ответить, — горячо заговорила Вологдина, — когда вы и земли-то нашей как следует не знаете? Всю осень метались по берегу — колхозы, флот, шахта и всё прочее. А вы рассвет сахалинский заметили? Осень таёжную разглядели? Ничего-то вы не видели! Послали бы вас на Северный полюс, вы бы и там так же работали. Потом кто-нибудь спросил бы: «Андрей Семёнович, как вам понравилось северное сияние?» А вы бы ответили: «Северное сияние? Да, кажется, было что-то в этом роде…»
Доронин рассмеялся.
— Чему
— Я никак не предполагал, что вы способны на такие зажигательные речи.
— Бросьте вы этот тон! — почти крикнула Вологдина, вставая. — Мне всегда были непонятны люди, которые приезжают сюда, работают, можно сказать, кровь своего сердца оставляют, а потом уезжают, даже не оглянувшись…
— Почему же не оглянувшись? — сказал Доронин, чтобы хоть что-нибудь сказать.
— Поймите, я люблю эту землю! — продолжала Вологдина. — Я не променяла бы её ни на какую другую.
Она снова опустилась на кровать, лицо её раскраснелось.
— Да что с вами говорить! — устало проговорила она. — Давайте лучше планировать выходы в море. Кого выпустим первого?
— Нет, погодите! — сказал Доронин. — Вы не должны так говорить со мной! Я ведь не Весельчаков.
— Знаю, — тихо и, как показалось Доронину, печально отозвалась Вологдина. — Поэтому-то мне и обидно…
Наступило неловкое молчание.
— Я слышала, что строится стальной цельносварный сейнер, — не глядя на Доронина, наконец заговорила Вологдина, — и что его будто бы предназначают для Южного Сахалина. Вы не знаете, для кого именно?
— Не знаю, — ответил Доронин; ему было ясно, что Вологдина мучительно ищет тему для разговора.
— Послушайте, Нина Васильевна, — решительно начал он, — почему вы такая?
— Какая? — насторожилась Вологдина.
Доронин смутился, но останавливаться было уже поздно.
— Какая? — настойчиво повторила Вологдина.
— Странная… Живёте вот так… одна… замкнуто.
— Что значит замкнуто? — с вызовом спросила Вологдина.
— Ну… ну, сами знаете, что это значит, — тихо ответил Доронин, окончательно теряясь.
Его смущение, видимо, забавляло Вологдину. Чуть сощурив глаза, она в упор смотрела на него.
«Что за чертовщина! — мысленно выругался Доронин. — Ведь я же знаю, что хочу сказать, а бормочу какую-то ерунду!»
— Вот что, Нина Васильевна, — твёрдо сказал он, — есть вещи, которые меня не касаются. Но некоторые вопросы, мне кажется, я имею право вам задать… Как товарищ по работе, что ли…
— Спрашивайте, — кивнула Вологдина.
— Почему вы, — начал Доронин, — как-то сторонитесь меня, избегаете со мной встречаться? Ведь дружите же вы с рыбаками! Они в вас просто души не чают. Потом… Ну, это уже из другой области… Вы молодая женщина… неужели вас не тянет переехать куда-нибудь? В большой культурный город… Простите меня, вы были когда-нибудь замужем?
— Была, — ответила Вологдина. — Моего мужа убили в финскую войну, он служил тогда в армии. Что вас ещё интересует?
Доронин молчал.
— Между
— Нет, почему…
— Если бы вы присутствовали при этом, вы тоже спросили бы Русанова, не хочется ли ему переехать в большой культурный центр?
— Ну, знаете ли, Русанов…
— Что Русанов? — крикнула Вологдина. — Вы хотите сказать, что он поглощён большими государственными делами, а мы тут с селёдкой возимся?
— Вовсе нет, — начал было Доронин, не зная что сказать.
— Поймите, я родилась на Сахалине, я не случайный человек на этой земле.
— А я? — в упор спросил Доронин.
— Этого я ещё не знаю, — тихо ответила Вологдина.
— Нина Васильевна, а почему вы не в партии?
Вологдина смутилась.
— Не доросла, — помолчав, ответила она.
— Вы сами понимаете, что это не ответ, — возразил Доронин.
— Позвольте мне на эту тему поговорить с Нырковым, — неожиданно улыбнулась Вологдина, она уже справилась со своим смущением. — А сейчас, может быть, займёмся всё-таки планом зимнего лова?…
Утром Доронин вызвал к себе Венцова. Он хотел, чтобы при его разговоре с главным инженером присутствовал Нырков, но тот ещё не вернулся из леса.
Венцов внимательно выслушал директора и задал ему несколько вопросов: можно ли рассчитывать на новые орудия лова, не получит ли комбинат новые суда, не ожидаются ли с материка мотористы? Потом сказал, что должен подумать, и удалился.
Через два часа он вернулся, сел в кресло, обхватил руками своё острое колено и сказал, что, по его мнению, идея зимнего лова порочна, что это самая бесхозяйственная идея, о которой ему приходилось слышать за последнее время, и что он, Венцов, категорически против.
Хотя Доронин и не ожидал, что главный инженер поддержит его идею, он всё-таки почувствовал глухое раздражение.
— Объясните подробнее, — сквозь зубы попросил он.
Венцов спокойно объяснил, что его возражения идут по двум линиям — хозяйственной и, так сказать, психологической…
Зимний лов прежде всего совершенно нерентабелен. Число аварий неизбежно возрастёт. Орудия лова придут в негодность. При этом нет никакой уверенности, что вообще удастся взять рыбу. Если же иметь в виду, что комбинат и без того испытывает острый недостаток в судах и орудиях лова, то никчёмность всей этой «зимней авантюры» станет особенно наглядной.
С психологической точки зрения идея зимнего лова также способна принести только вред. Сейчас все усилия должны быть сосредоточены на подготовке к весенней путине. Освоение зимнего лова наверняка ослабит внимание к путине, а это уже со всех точек зрения не принесёт ничего, кроме вреда.