Это было жаркое, жаркое лето
Шрифт:
— В детстве с мальчишками специально туда играть ездили. Тогда он еще действующим был — знаешь, как интересно? С солдатиками менялись. Мы им сигареты, они нам патрончиков.
Потом их в костер и… Я тогда знаешь, какая боевая была?
— Представляю, — понимающе хмыкнул парень.
— Ну вот. А потом… Еще до того, как ты меня возить стал, мы с папашей в тех краях грибы собирали, проезжались по тем местам; вот я и знаю, что полигон сейчас бесхозный.
— С папашей? Грибы? — недоверчиво переспросил Анатолий.
— Он что у тебя, грибник?
— А ты что, Толик, думаешь?
— Да я так, просто. — Анатолий смутился. — Просто непривычно как-то слышать. Мышастый, и вдруг — грибник.
— Ладно, неважно. В общем, в день выкупа ты отвозишь меня в какой-нибудь блиндаж — там их до чертиков, — связываешь и едешь звонить: давай, мол, вези деньги. И сообщаешь — куда. Ну, посланник привозит, ты связываешь теперь уже его, а меня — наоборот, и через полчаса мы уже в аэропорту. Все, ищи ветра в поле!
— А если он не одного гонца пришлет, а целую кодлу на автомобилях? А ну как обложит весь полигон, да и начнет прочесывать? Найдут тебя, тогда и им хорошо, и тебе не так уж плохо, а если выловят меня, так мне тогда кранты?
— Не прочешет, — твердо заявила Таня. — Я его лучше знаю, дочь, как-никак. Поставишь ему по телефону жесткое условие: только один человек в машине, и точка. Твои сообщники будут, дескать, следить — чуть что не так, меня в расход и контракт разорван. Понял?
— Ну, допустим… — Анатолий задумался, не зная, к чему бы еще придраться — вроде эта стервочка придумала все довольно гладко. Но ему-то любая ошибка обернется неминуемой смертью, в то время как ее только по-отечески пожурят…
А Таня, глядя как он колеблется, размышляла о том, каким же он все-таки окажется идиотом, если клюнет на всю эту ее бабью туфту. А ведь, кажется, уже клюнул! Она ведь и на самом деле хорошо изучила своего папочку. И совершенно точно знала, что деньги-то он действительно соберет, но никакого такого гонца никуда слать не будет, а в точности как и почуял бедолага Толик, просто вышлет всю свою кодлу и они обложат половину леса. И тому, кто окажется ее похитителем, будет несдобровать. А деньги он возьмет, но это так, на всякий случай — мало ли как дело обернется? Вдруг действительно шайка похитителей окажется настолько крутой, что придется-таки стиснув зубы пойти с ними на обмен? Временный, конечно, все равно их из леса не выпустят, или, на худой конец, потом хоть из под земли достанут… А вот она из этих денег кое-что, да получит. Наверняка. Папаня на радостях непременно что-нибудь отвалит. Ну не полмиллиона, конечно, но штук сто она из него когтями выцарапает, а повезет, так и больше. Ей уже давно надоели его подачки, пусть даже и относительно щедрые, в особенности, если равняться на простых людей, но хотелось иметь свои, настоящие деньги, и чем больше, тем лучше. Завести свое дело… А Толик? Да что Толик?
Толик — он Толик и есть. Есть такой тип мужчин, которые до самой старости остаются Толиками, Славиками, Стасиками, Эдиками… Вот и быть ему в этой ее игре за «Толика». Или его прибьют там же, на месте, что будет самым лучшим для всех выходом, или она на него
Деньги-то — вот они, в чемоданчике!.. По ее мнению все должно было сработать наилучшим образом.
Глядя на Толика, морщившего в раздумьях лоб, она даже испытала секундную жалость к этому недалекому, так и не нажившему ума человеку. Не пройдет он естественного отбора по Дарвину, ох, не пройдет! Не успеет он в своей непутевой жизни настрогать таких же вот красивеньких, но глупеньких Толиков… Надо бы ей хоть напоследок его порадовать, дать ему так, чтобы на всю свою недолгую оставшуюся жизнь запомнил «невестушку» — чтоб и на том свете бегал бы со стоячим, при одних только воспоминаниях об их жарких встречах…
— А деньги-то он точно соберет? — наконец повторил, не найдя ничего более умного «жених». Действительно, его извилины не нашли в ее плане ни единого изъяна, а спросить-то что-то было надо — ведь он же мужчина, мыслитель!
— Что, десять раз тебе повторять? — ласково спросила девушка. — Найдет, глупенький, еще как найдет. Ну, иди сюда, малыш. Иди к своей любимой мамочке, к своей милой невестушке…
А ведь парень действительно хорош, — подумала она, уже растворяясь в его крепких объятиях. — Эх, Толик, Толик…
— Ну что, говорил я тебе? — довольно спросил Сергей восседающего за рулем Чижа. — Колеса — это вещь!
— Вещь, вещь, — подтвердил тот, пытаясь еще больше утопить дошедшую до упора педаль газа. — До ста не дотягивает, что ли? — Он озабочено взглянул на спидометр.
— Как же это не дотягивает? — загорячился Сергей. — Разуй глаза, стрелку вон уже давно зашкалило.
— Зашкалило… — проворчал Александр. — В мозгах у тебя зашкалило, если ты эту колымагу за машину держишь. Да и у меня тоже, если я вообще с тобой связался, — немного подумав, добавил он. — Кстати, что тебе бабка перед самым уездом сказала? Ну, когда в сторону отозвала? Сильно меня ругала?
Ведь ты только приехал, а я тут же тебя увез. Теперь, наверное, в другой раз и на порог меня не пустит.
— Да ну, — отмахнулся Сергей, — бабка у меня мировая. И ты ей, кстати, понравился. А отозвала сказать мне кое-что.
Ты, говорит, приглядывай за дружком-то своим. Не в себе он.
Беда у него, что ли, какая стряслась?
— Ну, а ты? — спросил Чиж, с досадой снижая скорость — обогнать идущий перед самым носом «Жигуль» так и не удалось.
— Что ответил?
— Да ничего, — пожал плечами Сергей. — Говорю, машину вот обкатаем, поездим туда-сюда, да вернемся.
— Ну и правильно, — одобрил Александр. — Чего зря старого человека волновать?..
Какое-то время они ехали молча.
— Ну так как? — вскоре не выдержал Сергей. — Первым делом к фотографу? — Он не любил долго молчать или сидеть в бездействии.
— Да. Все равно ведь мимо Приреченска ехать. А фотограф может нам какую лишнюю зацепочку подкинуть.