Это критика
Шрифт:
РЖ: Вы много раз отмечали, что сетевая литература, бурно развивавшаяся во второй половине 90-х, сегодня практически сошла на нет. С чем связана такая динамика?
С.К.: Во-первых, до определенного момента в интернете существовало более или менее обозреваемое пространство, в котором можно было увидеть практически всех участников сетевого литературного процесса. А сейчас сетевые литераторы разбрелись по разным закуткам, и этих закутков такое количество, что уследить за всеми просто нереально. Естественно, предпринимались какие-то попытки
Во-вторых, первое интернетовское литературное поколение, которое поначалу искренне считало Сеть местом своей творческой реализации, в какой-то момент почувствовало, что для полноценного существования текста нужна бумага. Сегодня редакции журналов получают письма с предложениями текстов, но сами тексты к письму не прилагаются, вместо них сетевой адрес. То есть сами авторы не воспринимают жизнь текста в интернете как полноценную публикацию.
И в третьих, существовала иллюзия, что новые технические условия помогут выработать новую поэтику, опирающуюся на гипертекстовые возможности Сети. Этого не произошло, и все ссылки на Кортасара или Павича здесь лукавы. Ни у Кортасара, ни у Павича нет хаотичности, писатели только создают иллюзию причудливости, спонтанности в монтировании текста из "случайных" фрагментов, на самом деле они жестко руководят движением читательского взгляда по тексту.
РЖ: А какова динамика литературного пространства в Сети? Что будет с интернет-литературой через год-два?
С.К.: Я думаю, что те тенденции, о которых мы говорили, будут усиливаться. Уже сегодня трудно говорить о сетевой литературе всерьез, то есть как о некоем эстетическом явлении, а через пару лет это станет просто глупо. Да и что такое сетевая литература сейчас? Сегодня вы можете и Льва Толстого, и Битова, и Бродского читать в интернете, но они от этого не становятся сетевыми авторами.
Конечно, группа единомышленников может создать свой литературный сайт, наподобие "Квартиры Х" Александра Касымова, и там общаться. Но это все равно будет вариант "Живого журнала", к чему, по сути, и свелась вся сетевая литература.
РЖ: А каковы, с вашей точки зрения, отношения между ЖЖ и "серьезной" литературой?
С.К.: ЖЖ — это полузакрытый клуб, это такая полупубличная-полуприватная жизнь, которую сложно признать полноценной формой культурного бытия. Это окололитературная тусовка, где есть некоторое количество талантливых авторов, выкладывающихся в своих текстах зачастую гораздо больше, чем того требует просто тусовочный разговор. Мне всегда бывает грустно, когда я читаю их дневники, потому что эти тексты недостаточны для существования в виде автономной книжки, но слишком роскошны для однодневного трепа. И, кроме того, здесь, как и везде в Сети, существует проблема обратной связи: читаешь симпатичный текст, а потом просматриваешь реплики по его поводу, тупые, смешные, глупые, нелепые, и становится жаль того человека, который так старался, — чего ради?
ЖЖ хорош прежде всего возможностями, так сказать, дистанционного общения. Вообще Сеть дает возможность людям, живущим в разных странах, работать над общими проектами. Так, например, делается журнал "Крещатик". Один из лучших
РЖ: То есть интернет может использоваться только как вспомогательное средство? Собственно литературных функций он сегодня не выполняет?
С.К.: Интернет стал фактически частью литературной инфраструктуры, он состоит при литературе, он обслуживает литературу. Интернет идеален для информирования о новом литературном явлении. Появился роман Сергея Болмата, Слава Курицын его у себя выставил, пошел шорох, в результате вышла книга. Виктор Пелевин куски из своих новых вещей тоже сначала выкладывает в интернете.
То есть Сеть — это площадка для первоначальной раскрутки, но не место для полноценного существования текста. Если же говорить о критике, то в Сети появляются первые отклики на книгу, проходят первые споры, — но не более того.
РЖ: В недавнем интервью РЖ Наталья Иванова говорила, что, занимаясь текущей литературой, она в начале 90-х ощутила необходимость уйти от нее в "эстетически полноценный материал", каким для нее стал Пастернак. Вы не испытывали такой потребности?
С.К.: Разумеется, испытывал. Это просто инстинкт самосохранения критика. Я бы и рад, да кто ж меня пустит в чистую эстетику? Человек, который зарабатывает на жизнь трудом литературного обозревателя, критика, рецензента, вынужден работать в той ситуации, которая реально существует. А эта ситуация ненормальна. Если вы хотите заниматься эстетической критикой, а не литературно-критической публицистикой, то вам сегодня практически нет места в этом пространстве.
Кстати, мне не кажется, что "эстетически полноценный материал" можно найти только в прошлом литературы. Я не согласен с распространенным пренебрежительным взглядом на текущую словесность, мне-то кажется как раз, что сейчас литература переживает необыкновенно интересный период. Взять хотя бы две литературные новости — "Возвращение в Кандагар" Олега Ермакова и "Там, огни за рекой..." Льва Усыскина. Содержание обеих повестей провоцирует на серьезные размышления о фундаментальных понятиях нашего бытия, но вот только поговорить об этом негде. Я, например, написал о повести Ермакова для РЖ, но это все равно не место для основательных разговоров на подобные темы, здесь писать нужно коротко, максимально информативно, энергично, так сказать, "для Сети".
Наша литература сегодня интереснее критики. На меня тяжелое впечатление произвело, например, то, как быстро все забыли о "Берлинской флейте" Анатолия Гаврилова. Она появилась, все ахнули, как это замечательно, — и разбежались. Серьезного обсуждения, размышления не получилось — ограничились описанием первого впечатления. А ведь проза Гаврилова — это серьезнейшее эстетическое явление. Так же, как явление — проза, допустим, Марины Вишневецкой, со всеми достоинствами и недостатками, или проза Ольги Славниковой, в частности, ее поразительный роман "Один в зеркале". И разговор об этих текстах предполагает уже разговор о сегодняшнем уровне нашей литературы, нашего художественного мышления.