Это мужской мир, подруга!

Веденская Татьяна

– Я тоже не хочу. Но – надо. В этом и проблема. Мы с вами в этом похожи, так что рискуем вместе умереть однажды с голоду. Над бумагами. Пойдемте, пойдемте. Я угощаю. Ужин за счет работодателя.

– Что ж, – улыбнулась я. – В таком случае с удовольствием. А выпить можно будет?

– С вашей трудовой книжкой я бы об этом даже не заговаривал, – ехидно усмехнулся он, но тут же кивнул и посмотрел на меня... как-то ласково, что ли? Странно, да? Или это мне показалось.

– Знаете, после сегодняшнего детского дома я до сих пор не могу прийти в себя. Бокал вина я бы выпила.

– Я бы – тоже, хоть я и отношусь к этому отрицательно, – кивнул он и вышел из номера.

– Совсем отрицательно?

– У меня есть причины, – таинственно пояснил он, заставив меня гадать.

Вдруг он

когда-то выпивал? Не похоже, конечно, но вдруг. Завязал? Может, даже закодировался? Нет, к нему, такому стерильно-моральному, помешанному на работе, это не подходит никак. Мы спустились в ресторан нашего весьма дорогого отеля. Там практически никого не было, столы стояли сервированные, с бокалами и красиво сложенными салфетками. Официантов не было, и вообще никого не было. Мы выбрали столик у окна, сели, принялись листать меню, и вдруг напряжение всего этого бесконечно длинного дня ушло, и мы остались вдвоем, словно бы оставив всю нашу сумасшедшую работу там, наверху, в номере. Официанты нашлись, вино появилось почти сразу, и хорошее. Я сидела, устало потягивая его из бокала, и смотрела на Синюю Бороду. Сейчас он как никогда был похож на нормального человека. На приятного, взрослого, умного мужчину, пригласившего меня в ресторан. Он шутил, расспрашивал меня о моей жизни, о том, чем я увлечена. Смеялся моим рассказам о Варечке и ее вдохновении, которое меня больше пугало, чем радовало. А также бокала после третьего вдруг сказал, что у него есть сын – уже взрослый. И что его сын, он... как бы это выразиться, сильно пьющий человек.

– Не поняла? – вытаращилась я.

– А вот так! – пожал плечами он. – Он-то, конечно, считает, что пара банок пива по вечерам – ерунда, а в хорошей компании и водка безопасна. Знаете, современная молодежь как-то необузданно тянется ко всему дурному.

– Вы так смешно сказали – современная молодежь, – хихикнула я. – Вы же сам тоже не старичок.

– Вы считаете? – нахмурился он.

– Но ведь он же просто балуется, да? Все так делают, – перевела я тему.

Синяя Борода вздохнул и ворчливо добавил:

– Как и многие, мой сынишка думает, что именно ему ничего не будет. Меня он не слушает. Впрочем, кто в наше время слушает родителей?

– Я бы вас слушалась во всем, – зачем-то брякнула я. Все из-за вина. Журавлев внимательно и молча на меня посмотрел, заставив меня почему-то покраснеть и заволноваться. Под его взглядом я чувствовала себя странно.

– Да? Сомневаюсь. Я как родитель еще хуже, чем я как начальник.

– Куда ж еще хуже? – рассмеялась я.

– Да уж, вы так посмотрели, что сразу стало понятно – хуже некуда.

– Ну... в целом, – кивнула я.

Почему-то я чувствовала себя с ним сейчас так хорошо, так просто и безо всякого страха. Наверное, из-за обстановки. Тихая музыка, романтический приглушенный свет – все это начинало напоминать свидание, то есть напоминать именно то, чего я так опасалась, еще когда только ехала сюда. Но я смотрела на Журавлева и четко понимала, осознавала, что ни за что, никогда он не переступит черты, не сделает ничего того, что является неприемлемым. Он из тех, кто всегда остается в рамках, всегда четко отслеживает границу. Только теперь я этому почему-то не так уж и радовалась. Почему бы это? Странно, раньше я никогда не хотела, чтобы кто-то перешел мою границу, не терпела нарушителей. А сейчас в моей слегка пьяной усталой голове витал еле обозначенный и непонятный даже мне самой вопрос: а что, если...

Глава 13

Ничего серьезного

Принципы – штука крайне условная, особенно если речь идет о женщине. Всякие постулаты могут быть расшатаны обстоятельствами. Вариантов – миллион. Можно никогда не есть сладкого, но однажды, будучи усталой и измотанной, слопать целую коробку шоколадных конфет. Так иногда делала Варечка, так поступала моя мама, когда ругалась с отцом. Когда он от нее уходил, а такое ведь случалось периодически, мама сидела на итальянском диване в обнимку с коробкой «Ферреро» или шариками «Линдт», разворачивала фантики, запихивала конфеты в рот, быстро глотала их, даже особенно не разжевывая, а глаза у нее в этот момент были какие-то стеклянные, пустые. Она смотрела в окно и

погружалась в какие-то странные шоколадные миры, как в облако легкой анестезии. Потом она корила себя, взвешивалась по четыре раза в день, занавешивала зеркала.

В этом я не была на нее похожа. К конфетам, как и вообще к еде, я была достаточно равнодушна. Даже от пары шоколадных конфет мне становилось чуть ли не плохо, так что я проходила мимо красочных коробок спокойно. И все же наследственность есть наследственность.

Моя мама ежевечерне употребляла бокал красного вина, который, как она уверяла меня, даже полезен для здоровья. Этот ее традиционный бокал мог бы быть полезен, если бы он был один. Но у мамы были проблемы с арифметикой. Она наливала один бокал, а из домашнего бара исчезала целая бутылка вина. Иногда, если вина дома было мало или его не было вообще, мама (исключительно для здоровья) пила ликеры. Те кончались медленнее. После оздоровительных процедур мама старалась не вставать с итальянского дивана, от греха подальше. У нее были проблемы с вестибулярным аппаратом. Она даже лечилась в какой-то американской клинике, но проблемы остались, особенно по вечерам. В общем, пить мама не умела, это факт, сколько ни училась, сколько ни тренировалась.

У каждого, наверное, есть своя ахиллесова пята. Кто-то постоянно попадает в аварии, у кого-то все время крадут кошельки и сумки, кому-то по жизни попадаются одни мерзавцы. Я, как и мама, тоже совершенно не умела пить. Зная за собой эту досадную семейную особенность, которая в моем случае состояла не в том, что я пила много или как-то неправильно, а именно в том, что все мои жизненные проблемы возникали именно из-за алкоголя, я старалась вообще не пить. Или если уж пить, то мало и пить только в каких-то гарантированно безопасных местах типа Варечкиной квартиры. Но бывали дни... Такие, как сегодня, с детьми за решеткой. Бывали моменты, когда я просто не справлялась с собой.

– Вы любите жару или холод? Завтра, говорят, будет еще жарче, – поделился Журавлев, глядя на меня блестящими от выпитого глазами.

Оказывается, и у него на лице может появляться румянец, отчего моя Синяя Борода становится похож на молодого Олега Меньшикова, того, в «Покровских воротах». Я смотрела на него, и с лица моего не сползала улыбка. Мы разговаривали приятельским тоном, сидели в ресторане уже третий час, была глубокая ночь, и оба прекрасно понимали, что завтра рано вставать, что давно пора спать... Мы были пьяны, но не настолько, чтобы забыть обо всем. Что-то происходило между нами, что-то такое, от чего я обычно бежала без оглядки, лишь только почуяв. Все было не так, как должно, но я сидела и смотрела на него украдкой. Я знала его уже очень хорошо, работая на него все это время. Я видела его склоненным над бумагами, видела хищником, охотником, расставляющим силки в судах, видела растерянным в моменты, когда что-то шло не так, отходило от задуманного им плана. Его нервные пальцы крутили бокал на тонкой ножке, на рубашке поло виднелось пятно от чернил. Он был такой же, но совершенно другой. Я будто смотрела сейчас на него каким-то другим зрением, инфракрасным или еще каким.

– Я не против жары. Я слишком худая, все время мерзну. Даже летом могу носить свитер.

– Вы похожи на летящего журавля, – пробормотал он, – или на олененка на тонких ножках, который еще только учится ходить.

– Я умею ходить, – обиделась я.

– Иногда кажется, что вас сдует ветром.

– Вы мне делаете комплимент или обидеть норовите? – хмыкнула я, облизывая пересохшие губы.

Я увидела его мужчиной, другим человеческим существом, которое можно взять за руки, которому можно положить голову на плечо. И от мысли об этом меня бросило в жар. Никогда ведь, по сути, я не хотела положить кому-то голову на плечо. Всю свою не слишком долгую жизнь я хотела только одного: чтобы меня оставили в покое. Я хотела быть свободной и ничьей. Сейчас я совершенно не могла вспомнить, зачем это мне было нужно – быть свободной. От одной мысли, что Синяя Борода сейчас вдруг придет в себя и скажет, что нам пора, мне становилось буквально физически плохо. Я боялась, что любое мое неосторожное движение оборвет этот странный, необъяснимый вечер. Конечно же, это был алкоголь. Что же еще? Больше нечему!