Это просто (Сказки автовокзала-3)

Емельянов Андрей

Ты наматываешь телефонный шнур на свой посиневший палец и пристально смотришь сквозь стену. Ловишь себя на том, что почти не слушаешь Его. Главное, чтобы его голос заполнял собой ту пустоту, что звенит неправильной мухой у тебя внутри. Главное, знать, что он где то есть.

Достаточно долго ты не поднимала трубку. Сидела возле телефона, положив руки на колени, как прилежная ученица на уроке. Мелкая дрожь в кончиках пальцев появлялась и исчезала вместе с монотонными колокольчиками звонка. А потом

ты встрепенулась и взяла трубку в свою резную, игрушечную ладонь.

И первым делом посмотрела в дырочки...

И первым делом посмотрела в них.

Как будто кто-то аккуратно пробивал их гвоздем. Хорошим, почти не тронутым ржавчиной гвоздем.

Потом глубоко вздохнула и заговорила. О чем? Да какая разница, о чем. Просто так. Просто. Очень просто говорить далекому человеку обо всем. Исключая свою внутреннюю боль и радость. Потому что это две единственные вещи, которые по проводам не идут. Слишком большие вещи для маленьких аккуратных дырочек в трубке.

И говорила, говорила, пока в голове не щелкнул выключатель. Тик-так.

А потом говорил Он.

Hеправда. Все дела, пятое-десятое. Фуфло всякое. А она вспоминала. Ее воспоминания брали ее за руку и вели слишком далеко от журнального столика. Далеко от телефонной трубки. Туда, где ночной велосипедист ехал по пустым, обескровленным улицам городка. Туда, где только в одном окне блестели огоньки праздника и спокойствия.

Она снова была там. Она снова была маленькой девочкой.

* * *

Воспоминания - жестокая штука. Они хватают за сердце и давят до тех пор, пока в глазах не становится холодно и крохотно. Как под коротким одеялом из-под которого торчат ноги. Стоит только зазеваться и ноги выглядывают наружу. А это нехорошо. Хока Из-Под Кровати только и ждет этого момента. Тянет свои бледно-зеленые лапы к тебе. А спасительное одеяло все выше и выше...

А из наушников бодрые звуки, которые когда-то потрясли мир. А теперь они трясут тебя своей непонятной, злой энергией. А для маленькой девочки этого достаточно, не правда ли?

Чуть только светлело за окном, она вставала с кровати и босиком шла к большому зеркалу. К зеркалу, стоявшему на полу в ее комнате. Она смотрела в зеркало и за ее спиной вспыхивал настоящий мир. Она резко поворачивалась и перед ее глазами цвела пустота привычной мебели. И снова смотрела в зеркало. И снова любовалась совсем другим миром. Другим временем. Другим пространством. Щемящей музыкой чистого паркета. И из-под кровати уже не мог вылезти Хока. Этой ночью она его обманула.

Потом она начинала бой без правил с газовой плитой. Совершала ритуальный обряд с коробкой спичек в руках. Становилась на цыпочки и протягивала руки к плите. И вспыхивал голубой цветок огня.

Двумя руками ставила чайник полный воды на решетку. Чайник

утробно рычал, пытался ее напугать. Пытался изобразить из себя злодея, но у него получалось слишком сердито для взаправдашнего злодея и она смеялась над ним.

Пока чайник готовился к своей пронзительной песне, она шла в гостиную, и ведя тонкими пальцами по чуть шершавым обоям, обходила всю комнату по периметру. С фотографии на нее смотрел печальный отец. Отец, которого она никогда не видела. Отец, который никогда не подбрасывал ее на своих сильных и добрых руках.

Он сгорел заживо в каком-то реакторе. Так сказала мама. Давно. Когда была первая война.

И когда девочка снимала закипевший чайник с плиты, она представляла, что реактор это тоже чайник, только большой. И там заживо сгорают люди. И превращаются в коричнево-желтую жидкость.

Странно.

Она съедала хлеб всухомятку. Она выливала так и не выпитый чай в раковину. Открывала форточку. Крошки собранные со стола летели на подоконник и голуби истребителями слетались на завтрак...

– А потом я побежал на работу, даже позавтракать не успел. Слышишь?

– Что? А, да, слышу. А потом?

– А потом... Потом я все равно не успел. Менты перекрыли трассу, я пешком шел. А шеф мне до этого говорил...

Говорил утренний диктор. Hепонятными новостями заполнялась кухня. Такие непонятные новости.

Она читала записку от матери. Мама просила зайти после школы в магазин и получить по карточкам сахар или масло или еще что-нибудь. Она начинала медленно собираться в школу. С потолка свисала люстра. Радио молчало про новости и пело веселые детские песни про Мудрого Рулевого.

А девочка знала, что Мудрый Рулевой по ночам превращается в Хоку Из-Под Кровати и поэтому она никогда не пела эти песни. Даже на уроках пения. Даже после того как мать вызывали из-за этого в школу. Даже после этого, она не пела песни. У нее была другая музыка. Всегда с ней. Только ее. Тик-так. Кап-кап.

Топ-топ.

Это она спускается вниз по лестнице. Продирается сквозь влажный воздух вперед к выходу из задушенного неприятными запахами подъезда. Косички смешно подпрыгивают на ее плечах. Портфель бьет по ногам.

А на улице омерзительно прекрасная осень. И небо так близко, что до него можно дотронуться рукой. И вместо паутины с неба свисает моросящий дождик. Мелкий и надоедливый.

А на улице ее уже ждет мальчик. В его глазах отражаются чернила туч.

Она открывает зонтик с нарисованным смешным котенком и улыбается мальчику. Потом они идут, перепрыгивая лужи и невольно прижимаясь друг к другу. Слишком маленький зонтик. Слишком большое небо.

– А они говорят, да чего тут пить? Еще две возьмем, как раз за перерыв упра...