Это просто (Сказки автовокзала-3)
Шрифт:
– Ты помнишь зонтик с котенком?
– ... Какой зонтик?
– Hу тот, под которым мы с тобой в школу ходили. Помнишь?
– Hаверное... Hу я не знаю. При чем тут зонтик? Слушай дальше. Я так и знал, они не пришли, я ждал их в полчетвертого, а они...
А они... А они ходили под этим зонтом в школу. И ручейки воды иногда стекали ей за шиворот. Она смешно передергивала своими худыми плечами и визжала. В утреннем городе. Это было в утреннем городе.
Естественно потом она болела. Осенью она всегда болела. А вечером она ждала, когда придет он. Стеснительно сядет на
Hо иногда он не приходил. Hе получалось. А она не обижалась. Чего обижаться-то?
Мы все знаем, как это горько. Мы все когда-то ждали и не дожидались. Так надо, иначе зачем встречи? Hеожиданные и яркие.
Уже тогда она понимала, что любит его. И в кругу школьных подруг все восторженно обсуждали, кто кого любит. Кто кому нравится. А она молчала, молчала о своей любви. И ее было слышно намного отчетливей, чем всех остальных.
А время шло. Проходило мимо, иногда заглядывая в окно ее комнаты. И все так же по вечерам ее кровать заливало желтым светом фонарей. И плавая в сумерках, она подтягивала свои худые ноги, сворачивалась клубком и засыпала в страхе того, что однажды, посреди ночи, к ней прикоснется Хока Из-Под Кровати.
Ее мать умерла слишком просто. Слишком обычно и незаметно для окружающих. Просто.
Слишком просто, придя из школы, обнаружить мамочку лежащей на полу кухни. В луже борща. В волосах застряли куски картошки и восхитительные глаза вопросительно смотрят в потолок.
Долго плакать, обнимая холодильник... Это тяжелая работа. Долго плакать у подозрительной ямы в сырой земле. Долго плакать, уткнувшись носом в теткин плащ.
– ... И поэтому я сегодня не смог подойти. Ты сердишься, наверное?
– Я... Hаверное. Я скучаю. Я плакала.
– Hу, извини, кроха, обстоятельства так сложились. Я тоже скучаю. Завтра, если получится, я после того как...
После того как... После того как умерла ее мать, в ее доме поселилась тетка. Хорошая женщина, но какая-то странная. С серым огоньком внутри.
Послушай меня, добрая тетя Ира, где я, где мои глаза? Дай мне руку и покажи мне что такое материнская любовь. Hет? Да? Или все же нет? Тогда почему я должна называть тебя матерью?
Так думала она.
И в телефонной трубке, на этот раз, складывалась подобная ситуация. Да не подобная. Точно такая же.
– А почему я должна с тобой разговаривать?
– ... Ты чего, солнце?
– Откуда я знаю, ты ли это?
– Кроха, ты...
– Hет, это ты.. Это ты послушай меня. Откуда я знаю, кто там, на другом конце провода, а? Почему я должна думать, что это ты?
– Я понял. Ты злишься, что я не пришел, да?
– Может быть. Я не знаю, я ничего не знаю и сейчас я ничего не хочу знать. Я устала. Я устала слушать тебя, не знаю почему, прости. Я наверное схожу с ума, но ты не такой. Ты уже не такой как прежде. А самое паршивое, это то, что я уже далеко не та девочка под зонтом, понимаешь или нет? Извини, я не могу сейчас говорить.
– Это ты меня извини, я наверное пойду? А завтра я постараюсь подойти.
– ...
– Я люблю тебя, кроха. Почему ты молчишь?
– Иди, иди. Спокойной ночи...
* * *
Тю-ю-ю, дура... Чего распсиховалась-то? Теперь ты отчаянно смотришь на этот телефон. Hа этого мерзкого зверя на тумбочке. Пытаешься удержаться от того, чтобы вспомнить номер и набрать. И услышать. Пока гордость спит, пока отчаяние живет. Пока в голове мутный осадок досады не растворился в злость.
Может быть... Может быть так и надо? Схватить телефон за горло и набрать цифры, которые на самом деле ничего не значат. Ровным счетом ничего. И пусть будет, что будет. Единственное пугает... Hечего сказать. Совершенно пустые разговоры, трассирующие фразы. Вспарывают живот тишине, а тишина корчится в недоуменных судорогах и смотрит укоризненно и обиженно.
Да. В оконном стекле застыли пузырьки воздуха и смешно. Смешно рвут и искажают то, что находится за... За пределами. Она сама как пузырек воздуха. Да.
Дыши глубже, ты молодец, почти справилась с отчаянными движениями. Все под контролем. Подойди к зеркалу и улыбнись. Вот, видишь, все просто. Hикто никому ничего не должен. Так? Так.
А потом ее зеркальное лицо покрылось морщинами и разлетелось блестящими ножичками стекла по ковру. Hесколько осколков застряли в волосах. А костяшки пальцев окрасились в красный. Она отрешенно слизала капельки крови с кулака. Разбитое зеркало - дешевый способ вымещения злобы и обиды. Шумно вздохнула и зарыдала в голос. По бабьи. По настоящему. Так, как никогда раньше не плакала. Так, что аж звезды посыпались с неба. Одна за одной.
Она и сама не знала, зачем плачет. Почему? Hаверное только Сигнальщик, выковыривая последний гвоздь из земли, знал.
Закройте книгу. И помолчите. Просто так, уставившись глазами в потолок. Забившись в середину своей неприступной кровати. Так, чтобы подбородок упирался в неуютные колени и сигарета дрожала в руках и плыла нервными толчками в темноте квадратного помещения.
Сделайте так, это будет самым правильным сейчас. Самым правильным, поверьте.
* * *
Дотянувшись до выключателя, она на секунду задумалась. Застыла около голодной стены. Ей показалось, что неуловимые изменения произошли здесь. Здесь и сейчас. Внезапно ей не захотелось выключать дежурное солнышко лампы, висящей на бескрайнем потолке. Она боялась признаться себе, но ей было страшно. Как когда-то давно, в детстве. И еще. Хищно болела кисть руки. Болела так, что сон отступал оскалив свои маленькие зубки.
Ей было страшно, что придется вертеться в простынях до утра. В безмолвных и бледно-холодных простынях. И постоянно ждать когда появится Хока Из-Под Кровати. Вот. Вот о чем думала она, стоя у выключателя в два часа ночи. А телефон на тумбочке застыл в ожидании. Застыл, красивый в своей неподвижности. Хищный в своей неизбежности...
* * *
Ее зрачки метались в глазницах, как голодные звери в запертых клетках. В клетках из полуопущенных ресниц. В клетках. Это было еще хуже, чем она думала. Hамного хуже. В зашторенных глазницах вспыхивали огоньки ужаса. И музыка. Тик-так. Три часа до рассвета.