Это сильнее всего(Рассказы)
Шрифт:
Чибирева бесстрашно наклонялась над бездной, обстукивала и охорашивала кладку, голова ее и плечи свободно висели над грозной пустотой.
А ветер все лютел. Гигантской шумной стаей ветры носились над котловиной. С размаху ураган ударился о каменную колонну, потом снова затих, накапливая свою девятую волну.
Сырые, пахнущие облака, толкаясь и дымясь, неслись внизу, застилая землю.
Трос у лебедки болтался, звеня, широко и сильно, как маятник.
Оставалось четыре последних
Анна Чибирева, наклоняясь к уху сына, прикрываясь ладонями, прокричала:
— Чибирев, гони ты их всех, а то я сама пугану! Может, это последняя моя труба. Я же ее сама желаю докончить своими руками.
— Не жадничайте, мамаша, — упрекнул Чибирев, но послушно подполз к каменщикам.
Каменщики сидели скорчившись в стволе трубы, отдыхая.
— С наступающим праздничком! — прокричал Чибирев и натянул до рта кепку.
Упираясь руками, Чибирев встал на колени, оглянулся на сварщика, привязавшего себя веревкой к лесам и приваривавшего пронзительно-ярким шипучим пламенем к стальному бандажу шпиль громоотвода. Насмешливо спросил:
— Как ворона на шестке, боишься, сдунет?
Сварщик повернулся к нему, расстегнув пиджак и пряча под полой голову, как птица под крыло; он долго и тщательно старался прикурить, ничего не отвечая.
Тогда Чибирев просительно воскликнул:
— А вы бы, ребята, меня почествовали: сороковая это труба, ровным счетом!
— Да как же тебя почествовать? — уныло спросил продрогший каменщик.
— Да хоть бы руку пожали, что ли.
Каменщики, неохотно вынимая свои руки, согретые в карманах, пожали протянутую чибиревскую ладонь.
— Вот так: вежливенько, — произнес Чибирев и протянул свою руку сварщику, но тот, покосившись, сказал сипло:
— После пол-литром почествую, тоже нашел время.
Чибирев, обиженно поджав губу, сказал — для того, чтоб что-нибудь сказать:
— Ну давай, давай веселее, ребята!
Анна Чибирева внимательно следила за этой сценой.
Огромная, толстая, она подползла к людям, внимательно и медленно оглядела их лица, потом, словно прислушиваясь к чему-то, произнесла зловещим, глухим голосом:
— Степан, труба шатается — слышишь?
Лица у каменщиков внезапно стали светящимися от бледности. Они замерли в тех позах, в каких настигли их эти слова.
Труба действительно шаталась.
Колебания ее были настолько сильны, что тело сразу наполнилось тоскующей, тошнотной слабостью.
Чибирев мельком взглянул в лицо матери и стал суетливо подталкивать каменщиков вниз, к спуску. Те молча с судорожной поспешностью полезли вниз.
— Чего ж ты, — грозно закричал Чибирев на сварщика, — шкуры своей не жаль!
Сварщик, оглянувшись через плечо, снова медленно склонился над шипящим
Анна Чибирева, припадая к плечу сварщика, закричала ему в ухо:
— Шатается труба, слышишь?
Сварщик повел только плечами и продолжал работу.
— Постылый какой, — сказала Анна Чибирева и вдруг, ухмыльнувшись, произнесла: — Ушли — значит, свободно, не тесно. Ну, давай, Степушка, нашими руками докончим самое ее темечко родненькое.
Чибиревы, склонившись над кромкой, принялись доводить кладку. И когда последнее кольцо подошло к сварщику, Чибирева сказала ему:
— Убери ноги, молодец!
— Сейчас, мамаша, — сказал сварщик и, отступая, соединил электрические провода, идущие к красному фонарику в виде звезды, приделанному на конце громоотвода.
Теплый оранжевый свет залил круглое каменное кольцо площадки. Земли не было видно. Она была окутана пухлой мглой.
— Пошабашили, — сказал Чибирев, подходя к сварщику.
— Есть-таки, — ответил тот, усмехаясь.
— А ты чего же не ушел? — спросила мать. — Ведь шатается труба. Или не боишься? Бессмертный, что ли?
— А чего ж тут бояться? — глухо, из-под полы, снова стараясь прикурить, ответил сварщик. — Если б труба не шаталась, значит, в вашей кладке стройности нет, а если шатается, по ходу земли следует, значит, все В порядке, — и, обращаясь к Чибиревой, ласково улыбнувшись, заявил: — А вы, мамаша, задорная! Пугнули, значит. Своими руками охота была приложиться. Понимаю.
— А как же, — сказала Анна, — такую статую кирпичную. Сто лет стоять будет, всем народам на память и удивление, а я, выходит, здесь не при чем?
Прибрав инструмент, они уже хотели спускаться. Но из жерла трубы появились сконфуженные лица каменщиков.
Сердитыми, неуверенными голосами они стали оправдываться и упрекать Анну.
— Давай, давай, ребята! — весело закричал Чибирев. — Не задерживай, не затрудняй дымоход.
И вот, спустя несколько дней, желтый дым снова пополз, теперь из огромной сухой статной трубы. Но дым не опадал вниз. Поднесенный к сильной воздушной реке, он уносился в воздушных потоках далеко в горы.
Чибиревы получили телеграмму: их срочно вызывали на строительство нового завода в Узбекистан.
Челюстев провожал их. На вокзале старуха снова кричала сердитым, властным голосом, беспокоилась за вещи и даже в суете забыла пожать Челюстеву руку.
Потом Челюстев видел, как Чибиревы стояли у окна вагона, о чем-то оживленно говорили и глядели не на него, а на трубу.
Все это рассказал мне Челюстев во время ночной смены в стеклянной кабине обермастера, где я, утомившись от преследования по всем цехам, наконец, настиг его.