Это сказка!

В. Архангельский

– Нет!! Я сам увольняюсь, мой бывший сослуживец, гражданин Зайцев, – сказал я, как можно, пафоснее.

– Что ты тут цирк устраиваешь?! Убирайся! – смело он кричал из своего «кожаного танка».

– Цирк устроили те, которые наверху, а ты стал в этом цирке дрессированным кроликом, «героический» наш, вернее, «ихний», Василий Иванович.

Тщательно выговаривая его имя и отчество, я красиво вышел и хлопнул дверью. Во всяком случае, мне так показалось. Конечно, я поступил не по Катехезису еврея в СССР от 1958 года, по которому мой поступок глуп и груб. «Всякое унижение – благо, если оно дает выгоду» – не мой принцип. Как-то это все скучно,

плоско и примитивно. Не по-русски что ли.

Через месяц я уже организовал свою собственную юридическую фирму и мои финансовые дела шли стремительно в гору. Не все предприниматели были под «крышей» у жуликов, многие решали споры в арбитражных судах, а не на разборках, сходняках и стрелках. Санька тоже не бедствовал, с бывшими одногруппниками создал инженерно-изыскательскую контору.

У нас рождались одним за другим дети, у меня дочка и два сына, у Сани – три девочки. Когда-то в армии мы мечтали, что у нас обязательно будут сыновья. Я говорил, что назову сына в честь Высоцкого Володькой, а Саня хотел в честь Гагарина – Юркой.

По выходным дням, когда я выходил на дворовый каток поиграть со своими мальчишками в хоккей, обязательно появлялся Санька с клюшкой и коньками. Мы делились на команды и сражались до полного самозабвения. Санька очень хотел сына и частенько упрямо твердил:

– У меня будет Юрка!

По совету моей Нюры – они с Тамарой съездили в Дивеево. Сане было уже сорок два, когда родился Юрка…

II

Юрка продолжал неподвижно сидеть, не сводя глаз с матери. Тома, тяжело ворочая языком, выдавливала каждое слово:

– Санька… как будто все знал…. Перед поездкой он ни с того, ни с сего сказал … Если, что случится… пусть Мишаня заберет к себе… в Питер Юрку…Оформляй, Миша, документы…

Я вопросительно взглянул на Юрку, тот молча кивнул мне в ответ головой.

– Хорошо. Все сделаю, – успокоил ее я.

Юрке уже исполнилось 14 лет. Это был белобрысый крепыш, довольно высокого роста для его лет, с такими же, как у Сани, быстрыми и внимательными глазами, только сейчас они не были веселыми. Он с родителями часто бывал у меня в Питере. Ему безумно нравился этот красивый северный город, и он все ждал с огромным нетерпением, когда он с родителями переедет туда. Саня мечтал вслед за мной переехать в Питер, но все не мог закончить дела со своей конторой, а потом вдруг у Томы обнаружилась эта страшная болезнь.

Я переехал со своей Аннушкой в Питер лет семь назад. Мои старшие дети тогда учились в петербургских ВУЗах, младший сын тоже намеревался последовать их примеру. Никто из них не собирался возвращаться на Урал.

– Мы должны быть вместе с детьми, – решительно сказала однажды Аннушка.

Я был полностью согласен с ней. Мы, практически, одним махом распродали все свое имущество и уехали. Ну, и безусловно, Петербург нас, конечно, восхищал.

Сане тоже нравился Питер, ничто не держало его в Екатеринбурге. Две его дочери были замужем за военными, одна – в Серпухове, другая – в Воронеже, третья дочь жила здесь на Урале с мужем, но тоже мечтала переехать куда-нибудь потеплее – или в Краснодарский край или к сестре в Воронеж.

– Ты замечаешь, что уральский люд отличается от нас европейских северян, – в обычной шутливой манере как-то спросил меня Саня.

– Притормаживает, слегка? – откликнулся я.

– Значит, заметил, Зоркий Сокол.

– Хук, Верная Рука.

Действительно,

я не раз обращал внимание на то, что когда ты здесь на Урале шутишь с людьми, они бросают на тебя быстрый-быстрый пристальный или испытывающий взгляд и как бы соображают, нет ли в твоей шутке оскорбления или что же ты этой шуткой сказать хочешь. Это все происходит в десятые доли секунды, но ты это чувствуешь на подсознательном уровне.

В Питере, да и у нас на Русском Севере, люди моментально включаются в этот игровой процесс и отвечают на шутку шуткой, а ты им опять пасуешь. Происходит такой быстрый и веселый пинг-понг, перебросился с человеком парой шуток и как бы подзарядился.

– Но, в целом, народ здесь покладистый, можно сказать, душевный, с огоньком. А, еще я заметил, здесь все проще. Нет тебе высокого штиля высказываний питерских интеллигентов, все – прямолинейно и перпендикулярно. Есть приятные исключения, например, «Уральские пельмени», – продолжил разговор я.

– Эт точно, – согласился Саня. – Но, я смотрю, долгое проживание вдали от твоего любимого Севера, наложило на тебя отпечаток. Интеллигент – он всегда употребит в качестве прилагательного слово «петербуржский» (Саня тщательно произнес букву «ж») а не – «питерский». Давай, намахнем под пельмени, – предложил он. – Без шуток…

Саню хоронили на следующий день на Лесном кладбище. Томы на похоронах не было, она и голову-то с трудом отрывала от подушки. На кладбище было человек около пятисот. Я подумал, что на моих похоронах, наверное, и десятой части такого количества людей не будет. Большую часть людей я не знал и даже не видел раньше никогда. Рядом с гробом стояли трое Сашкиных дочерей со своими мужьями и детьми, Юрка, Андрюха Лавров – студенческий друг и компаньон Сани. Я стоял по другую сторону гроба прямо напротив Юрки.

– Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небесного водворится.., – зазвучал густой голос священника. Батюшка очень сосредоточенно и, я бы даже сказал, весьма торжественно провел чин отпевания. По окончании службы священник произнес проникновенную проповедь о смысле жизни, о нашем коротком земном странствии, о том, что человек не умирает, закончив свою речь словами пророка Осии: «Смерть! где твое жало? Ад! Где твоя победа?»

Затем, как иногда бывает в таких случаях, повисла по-настоящему гробовая тишина, безо всякого переносного смысла. Никто не решался выступить первым, пауза затягивалась. Юрка вопрошающе посмотрел на меня. Я пробрался к изголовью Сани и речь полились сама собой, помимо моей воли и каких-либо усилий с моей стороны. Про Саню было говорить легко, не было необходимости ничего придумывать, не нужно было подыскивать слова, они лились сами из глубины моей души. Закончил я свое выступление словами: «Слава Богу за все» и перекрестился. Дочери Сани и Юрка с благодарностью посмотрели на меня. Я поймал взгляд батюшки и понял, что он узнал во мне своего – «инакомыслящего». После меня было уже много выступающих.

Сразу же после похорон мы с Сашкиными дочерьми и Юркой приехали в больничную палату к Тамаре. Было очень поздно, за окном – непроглядная темень. Мы все сидели и долго молчали. Вдруг Тома попросила меня: – Включи… Анну Герман… «Эхо». Я быстро нашел в телефоне песню и включил воспроизведение на полную громкость. Мы, затаив дыхание, слушали этот чудный голос:

– … И даже в краю наползающей тьмы,

За гранью смертельного круга.

Я знаю, с тобой не расстанемся мы,

Мы память, мы память,