Это смертное тело

Джордж Элизабет

— Пока нельзя, дорогая. Мне еще тяжело. — Она подвинулась на шезлонге и похлопала по сиденью рядом с собой.

Кэмми втиснулась рядом с матерью. Мередит улыбнулась, закатила глаза и поцеловала макушку дочери.

— Она беспокоилась, — пояснила она, кивая на девочку. — Я еще не бывала в больнице, вот она и волновалась. Не знала, что и подумать.

Интересно, что сказали девочке о том, что случилось с ее матерью возле дома Гордона Джосси, подумал Роб. Наверное, очень мало.

Ей не нужно знать.

— Как она попала к вам? — кивнул он на золотистого ретривера.

— Я попросила маму взять ее. Она казалась такой… несчастной. Я не могла этого перенести… ну, ты знаешь.

— Да. Ты хорошо поступила, Мерри. — Он оглянулся, увидел деревянный складной стул, приставленный к сараю. — Можно мне? — спросил он, указав на него.

— Конечно, — покраснела Мередит. — Извини. Садись. Не знаю даже, о чем я… Просто я очень обрадовалась тебе, Роб. Я рада, что ты пришел. Мне в больнице говорили, что ты звонил.

— Я хотел знать, как ты идешь на поправку.

— А, это… — Она прикоснулась пальцами к бинту на шее. Бинт наверняка теперь был меньше, чем поначалу. Жест показался ему бессознательным, однако он ошибся, потому что Мередит грустно рассмеялась: — Когда его снимут, я буду похожа на жену Франкенштейна.

— А кто это? — спросила Кэмми.

— Жена Франкенштейна? Да это так, сказка, — ответила Мередит.

— Она имеет в виду, что шрам останется, — пояснил Роб. — Он придаст ей отличие.

— Какое отличие?

— То, что отличает одного человека от другого, — ответил Робби.

— А! — воскликнула Кэмми. — Как у вас. Вы выглядите по-другому. Я никогда еще не видела такого, как вы.

— Кэмми! — в ужасе вскричала Мередит и автоматически подняла руку, чтобы прикрыть дочке рот.

— Ничего, — сказал Робби, хотя и почувствовал, что краснеет. — Как будто я сам не знаю…

— Но, мама. — Кэмми вывернулась из-под руки матери. — Он в самом деле выглядит по-другому. Потому что его…

— Кэмми! Прекрати немедленно!

Молчание нарушил шум машин, идущих по дороге, лай собаки. Тесс подняла голову и зарычала; послышался визг газонокосилки. Робби подумал, что его вид пугает детей. Что ж, дети всегда говорят правду.

Он чувствовал себя страшно неловко. Казался самому себе двухголовым быком. Оглянулся и подумал: сколько ему для приличия придется побыть в саду, чтобы не убежать отсюда.

— Мне очень жаль, Роб, — сказала Мередит. — Она ничего такого не имела в виду.

— Что ж, — делано рассмеялся Роб. — Кэмми не сказала ничего такого, чего бы мы все не знали. — Он улыбнулся девочке.

— Кэмми, я от тебя этого не ожидала, — выговорила ребенку Мередит.

Кэмми подняла глаза на мать и перевела взгляд на

Роба. Нахмурилась.

— Но, мама, я ни разу не видела человека с глазами разного цвета, — резонно заметила она. — А ты?

Мередит раскрыла рот и снова закрыла, откинулась на подголовник кресла.

— О господи! А я — второй раз, Кэм. Ты совершенно права, — сказала Мередит и отвернулась.

И Робби, к своему удивлению, увидел, что Мередит страшно смутилась. Ей стало стыдно не из-за слов дочери, а из-за своей реакции на то, что она предположила. Мередит сделала то же заключение, что и он, когда услышала первую реакцию ребенка: Роб был воистину уродлив, и все знали это, но только двое сочли это обстоятельство важным.

Роб хотел смягчить неудобный момент, но не придумал ничего лучшего, чем сказать девочке:

— Так значит, ежи, Кэмми?

— А что ежи? — спросила она удивленно.

— Ты любишь ежей. А пони тебе нравятся?

Кэмми взглянула на мать, словно спрашивая, может ли она отвечать или лучше придержать язык.

Мередит потрепала дочку по всклокоченной голове и кивнула.

— Что ты скажешь о пони? — спросила она.

— Мне больше нравится, когда они маленькие, — откровенно призналась Кэмми. — Но я знаю, что близко подходить к ним не надо.

— Почему? — спросил Робби.

— Потому что они уклончивые.

— Что ты имеешь в виду?

— Они… — Кэмми наморщила лоб. — Они пугаются. А если пугаются, надо быть осторожной. Мама говорит, что надо быть осторожным с теми, кто легко пугается.

— Почему?

— Потому что они могут неправильно понять. Ну, если слишком быстро к ним подойдешь, они подумают, что ты хочешь им навредить. Так что нужно вести себя спокойно или вообще не двигаться. Или если и двигаться, то медленно. Что-то вроде этого. — Она развернулась, подняла глаза на мать. — Я правильно говорю, мама? Так нужно себя вести?

— Ты абсолютно права, — сказала Мередит. — Очень хорошо, Кэмми. Всегда веди себя осторожно с теми, кто пугается.

Она поцеловала дочь в макушку. На Роба она не смотрела.

Похоже, больше сказать было нечего. По крайней мере, так сказал себе Робби Хастингс. Он решил, что исполнил свой долг и ему пора удалиться, и заерзал на стуле.

— Что ж… — сказал он одновременно с Мередит: та произнесла:

— Роб…

Они встретились глазами. Он снова почувствовал, что заливается краской, но заметил, что и Мередит покраснела.

— Кэмми, дорогая, — сказала она. — Пойди спроси бабушку, готов ли ее лимонный пирог. Я бы съела кусочек, думаю, что и ты тоже…

— Да! — воскликнула Кэмми. — Я очень люблю лимонный пирог, мамочка.