Это трава
Шрифт:
Некоторые прохожие бросали на меня взгляд и быстро отводили глаза. Но вот мой вид привлек к себе внимание старой, сгорбленной женщины; она отделилась от потока людей и остановилась передо мной, вертя в руках черную сумку. Замок сумки был сделан из двух никелевых шариков; щелкнув, женщина открыла его.
Пока ее тонкая, покрытая веснушками рука рылась в сумке, старушка смотрела на меня взглядом, которого возраст не совсем лишил теплоты молодости. Лицо ее увяло, но резко прочеркнутые морщины придавали ему выразительность и силу.
Она улыбнулась и ласково сказала:
– Печально, что
– Здесь немного, но, может, пригодятся.
Я почувствовал, как кровь бросилась мне в лицо. Несколько прохожих остановились, наблюдая эту сцену. Мне хотелось раствориться, исчезнуть, навсегда укрыться от людей. Я опустил два шиллинга в карман и взял ее руку.
– Спасибо, - сказал я.
– Может быть, вы никогда не поймете, как ваша доброта помогла мне. Хорошо бы все люди были такими, как вы.
– Благослови вас бог, - тихо сказала она и ушла.
Я встал. Человек, сидевший за полированным столом, явно почувствовал облегчение от того, что разговор окончен, он вскочил и, торопливо обогнув стол, подошел ко мне с протянутой рукой:
– Разрешите, я вам помогу.
– Спасибо. Я сам...
ГЛАВА 2
И вот на одно из моих писем о работе я получил ответ от секретаря Управления округа Донвейл.
Контора Управления помещалась в уединенном поселке Уоллоби-крик, в двадцати восьми милях от Мельбурна. Лавка, кузница, небольшая гостиница и эта контора составляли центр поселка. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу на вершине одного из многочисленных холмов предгорья Водораздельного хребта, начинавшегося несколькими милями севернее.
Вокруг поселка, открытые солнцу, лежали отвоеванные у зарослей пастбища. За ними, охраняя подступы к горам, простирались девственные заросли - застава из эвкалиптов и самшитов, обреченно дожидавшихся наступления топора.
В контору требовался младший клерк на жалованье в двадцать пять шиллингов в неделю. Я считал, что на этот раз все шансы в мою пользу немногие позарятся на такую работу: трудно существовать на эти деньги, да и жилье и стол в такой глуши найти нелегко.
"Не могли бы вы приехать в контору для переговоров?" - спрашивал секретарь в конце письма.
Контора находилась в восьми милях от нашего дома; к тому же дорога лежала через горы. Отец повез меня в Уоллоби-крик на двуколке. Мы тряслись по ухабам и рытвинам и рассуждали о будущей работе. Я был уверен, что получу ее. Отец сомневался.
– Смотри, держись с ним посолидней, - советовал он мне.
– По тому, как человек просится на работу, можно определить, сколько времени он ходит в безработных. Тот, кто совсем недавно потерял место, высоко держит голову. Он уверен в себе. Лошадь еще не лягнула его. Парень, который давно сидит без работы, идет на верную неудачу. Он и входит-то в контору поджав хвост, как побитый щенок. Держи себя по-другому. Ты не хуже того, кто тебя нанимает. Входи с улыбкой. Если он подумает, что ты давно не работаешь, он обязательно решит, что это неспроста. Кстати, как его зовут?
Я вынул из кармана письмо секретаря и заглянул в него.
– Мистер Р.-Дж. Кроутер, - сказал я, посмотрев на подпись.
–
– воскликнул отец, сразу помрачнев.
Мистер Р.-Дж. Кроутер был коренастый, крепкий человек, с круглыми плечами и длинной вытянутой вперед шеей, отчего казалось, что голова опережает туловище. Он был единственным служащим этой конторы, разместившейся в кирпичном двухкомнатном флигеле, и у меня создалось впечатление, что он тяготится своей работой и был бы рад ее бросить. Говорил он отрывисто, сердитым тоном, но чувствовалось, что раздражение его вызвано причинами личного характера и не направлено против меня.
– Можете получить эту работу, если хотите, - сказал он коротко.
– Она временная, без всяких перспектив. У нас запущены налоговые расчеты, и мне нужна помощь.
Он, по-видимому, не нашел в моей внешности ничего из ряда вон выходящего. Человек этот был занят своими заботами, я его только отвлекал.
– Можете начать хоть завтра с утра.
– Он сидел, опустив глаза, словно раздумывая, как отразится на нем самом это поспешное решение.
Затем поднял голову и внимательно посмотрел на меня. В глазах его появился интерес, он спросил:
– А где вы будете жить? Ваш дом где-нибудь поблизости?
– Хочу узнать, нельзя ли поселиться в гостинице, - сказал я.
– Мне было бы слишком далеко ездить сюда из дома каждый день.
Он покачал головой и процедил:
– Местечко так себе.
Я решил, что речь идет о пище.
– Я равнодушен к еде, - поспешил я заверить его.
– Вот как?
– Он соблаговолил улыбнуться.
– Ну что ж, может, вам там и понравится. Только есть ли у них место?
– Я сейчас схожу и узнаю.
– Гостиница была рядом.
– Прекрасно. Перед отъездом сообщите мне, как вы устроились.
– Он взглянул в окно.
– Это ваш отец?
– Да.
– Лучше пусть он договорится с хозяйкой, а вы подождите его на улице.
Когда отец вошел в бар гостиницы, там было трое. Он угостил их пивом. Держа лошадь, я наблюдал за ним через открытую дверь.
Потом отец заговорил с женщиной, вытиравшей стаканы за стойкой. Она посмотрела в мою сторону и кивнула головой. Затем она о чем-то долго говорила. Я почти не сомневался, что она рассказывала ему обычную историю про какую-нибудь свою знакомую, у которой тоже был сын-калека, и как она "перепробовала все", чтобы вылечить его, и наконец начала кормить его дрожжами или чем-нибудь еще в этом роде, и "произошло чудо".
Или, может быть, та знакомая растирала сына сухим полотенцем, намоченным предварительно в соленой воде для жесткости, и тоже "произошло чудо"? Или, может, сын принимал ежедневно морские ванны и через каких-нибудь шесть месяцев встал на ноги. Отец слышал много таких историй.
Когда он вышел и сел в двуколку рядом со мной, он сказал:
– Ну, ты устроен. Комната и стол будут тебе стоить двадцать два шиллинга и шесть пенсов в неделю. Сначала она позарилась на все двадцать пять шиллингов, которые тебе будут платить, но в конце концов, я ее уговорил. Она, кажется, ничего. Во всяком случае, попробуем. Давай так: сейчас поедем домой, соберем твое барахлишко и вернемся сюда после обеда. И завтра с утра ты сможешь начать работу.