Это же Пэтти!
Шрифт:
– Присаживайся, Пэтти, и угощайся чаем.
Вдовушка жестом показала на стул и налила в чашку на один дюйм чайной заварки и на три дюйма горячей воды. Мисс Салли снабдила ее отделанной бахромой салфеткой, мисс Джеллингс подала гренки, намазанные маслом, а мисс Уэдсворт – соленый миндаль. Пэтти изумленно заморгала и приняла эти дары. Когда за столом тебе прислуживают четыре учительницы, испытываешь совершенно новые ощущения. Пока она выдумывала историю на потеху Присцилле и Конни, настроение значительно улучшилось. И только она перестала удивляться, отчего ее удостоили таких почестей, как причина открылась.
– Пэтти, – произнесла Вдовушка, – я сожалею, что в этом году здесь нет твоих ближайших подруг, но я уверена, что вы с Маргаритой и Хэрриет весело проведете время. Завтрак
Вдовушка на мгновение помешкала и Пэтти с ее проницательным умом поняла, что наконец-то они добрались до сути беседы. Чай и гренок были всего лишь оберткой. Она слушала с некоторой подозрительностью, Вдовушка же понизила голос с таким видом, словно сообщала нечто секретное.
– Раз уж заговорили о Хэрриет, я хотела бы заручиться твоей симпатией, Пэтти. Она очень добрая и искренняя. Это девочка, дружбой с которой мог бы гордиться каждый. Но благодаря несчастному стечению обстоятельств, как это иногда происходит в многолюдном, деятельном, эгоистичном обществе, ее игнорируют и не принимают в компанию. Хэрриет, судя по всему, не так легко приспосабливается, как большинство девочек, и я боюсь, что бедняжка часто очень одинока. Мне доставит несказанное удовольствие, если ты постараешься проявить к ней дружелюбие. Уверена, что она пойдет с тобой на сближение.
Пэтти пробормотала несколько вежливых фраз и удалилась переодеваться к ужину, упрямо решив держаться от Хэрриет как можно дальше. Ее дружба не товар, который можно купить за чай и гренок с маслом.
Три девочки ужинали в одиночестве за маленьким, освещенным свечами столиком в укромном уголке столовой, а четыре учительницы удобно расположились за дальним столиком в противоположном углу.
Пэтти приступила к еде, по возможности употребляя односложные слова; однако такое отношение к окружающему миру было ей не свойственно, поэтому, когда подали телятину (был вечер среды), она уже от всего сердца смеялась над бесхитростным разговором Козочки. Словарный запас мисс Маккой изобиловал местным диалектом прерий, и на каникулах она дала себе волю. В течение учебного года она была вынуждена сдерживаться в выражениях, учитывая денежный налог на сленг. Иначе все ее карманные деньги пошли бы на увеличение общественной казны.
Как приятно направлять застольную беседу туда, куда душе угодно. Обычно, когда присутствовал учитель и задавалась тема, трапеза носила характер ограниченной рамками формальной процедуры. Пять вечеров в неделю, во время подачи первых трех блюд, следовало вести беседу на французском языке, и каждая девочка должна была внести свою лепту в виде не менее двух ремарок. Нельзя сказать, что на «французских» вечерах в столовой было много разговоров. Субботний вечер посвящался обсуждению (на английском) текущих событий, почерпнутых из редакционных статей в утренней газете. В «Святой Урсуле» никто особо не располагал временем для передовиц, поэтому даже на «английских» вечерах беседа угасала. Но по воскресеньям школа наверстывала упущенное. В этот день, являвшимся festa, [17] они могли говорить о чем угодно. И шестьдесят четыре сороки, трещавшие изо всех сил, не шли ни в какое сравнение с ученицами «Святой Урсулы» во время воскресного ужина.
17
Festa – выходной день (ит.)
Четыре дня перед рождеством пролетели неожиданно быстро. Первый день
Пэтти нашла, что обе спутницы, навязанные ей обстоятельствами, оказались неожиданно общительными. Они катались на коньках, салазках, играли в снежки, – и Хэрриет, на которую Пэтти смотрела широко открытыми от изумления глазами, заметно оживилась. Накануне рождества они с Мартином поехали развозить старым школьным протеже корзины с рождественскими подарками, а на обратном пути домой, благодаря бьющей через край жизнерадостности, они ехали около мили, зацепившись за спинку салазок; потом, вывалившись наружу, бежали следом и снова цеплялись, пока, наконец, не нырнули сломя голову в большой сугроб у въезда во двор. Отряхнув одежду от снега, словно щенки после купания в пруду, они, оживленные и радостные, ввалились в дом. Щеки Хэрриет раскраснелись от соприкосновения со снегом, ее обычно прилизанные волосы рассыпались по лицу в пышном беспорядке, большие темные глаза утратили свое печальное выражение. Это были веселые, озорные глаза маленькой девочки. Она была не просто хорошенькой, а необузданно, поразительно, по-цыгански красивой, что заставляло обращать на нее внимание.
– Надо же, – шепнула Пэтти Козочке Маккой, когда они снимали калоши и рейтузы в нижнем холле. – Взгляни на Хэрриет! Красотка, правда?
– Черт возьми! – пробормотала Козочка. – Если бы она умела обращаться со своей внешностью, она стала бы самой грандиозной красавицей во всей школе.
– А мы на что! – заметила Пэтти.
На верхней площадке лестницы они встретили Осаки с молотком и зубилом.
– Я открыть два ящик, – проговорил он. – Один – для мисси Маргариты Маккой. Один – для мисси Пэтти Уайатт.
– Ура! – крикнула Козочка и пустилась галопом к своей комнате в Южном Крыле.
Для Козочки Маккой рождественский подарок означал неумеренную роскошь новых вещей, которые не шли ни в какое сравнение с десертами. У нее имелся холостой попечитель, который был подвержен приступам столь эксцентричной щедрости, что Вдовушке приходилось постоянно напоминать ему о том, что Маргарита – всего лишь школьница с непритязательными вкусами. К счастью, он всегда забывал об этом предостережении перед очередным рождеством – или, скорее, слишком хорошо знал Козочку, чтобы в это поверить – и продолжал присылать подарки.
Пэтти не церемонясь тоже бросилась к Райской Аллее, как вдруг вспомнила о покинутой Хэрриет, которая медленно плелась по сумрачному Веселому Переулку. Она побежала назад и схватила ее за локоть.
– Пойдем, Хэрри! Поможешь открыть мой подарок.
Хэрриет вспыхнула от неожиданного удовольствия: впервые за пять с половиной лет своей учебы в школе она удостоилась прозвища. Она последовала за Пэтти с некоторым рвением. Самое лучшее, что может быть после получения подарка к рождеству, это видеть, как его получает твоя подруга.
Это был большой квадратный ящик, до краев набитый коробками и свертками меньшего размера, перевязанными лентой и ветками остролиста; между ними из каждой свободной щелочки торчали забавные сюрпризы. При одном взгляде на подарки можно было судить, из какого дома они присланы, – из дома, полного шуток, безрассудных поступков и любви.
– Это первое рождество, которое я провожу вдали от дома, – произнесла Пэтти, и голос ее едва заметно дрогнул.
Однако ее мгновенная серьезность была не долгой: исследование подарков было настолько захватывающим занятием, что для любых противоречивых эмоций не оставалось места. Хэрриет сидела на краю кровати и молча наблюдала, как Пэтти оживленно разбрасывает по полу оберточную бумагу и алые ленты. Она распаковала перчатки, книги и безделушки в широком ассортименте, снабженные поздравительными записками. Даже повар испек рождественский торт с причудливо изукрашенной верхушкой. А маленький Томми прикрепил к наполненному конфетами слону этикетку, на которой нетвердыми, ползущими вверх печатными буквами написал: «дарагой систре от тома».