Этот бессмертный

Желязны Роджер

Голем был достойным противником. Хасан запрограммировал его на силу вдвое большую, чем у среднестатистического человека, а реакцию ускорил на пятьдесят процентов. Его память содержала сотни борцовских приемов, а регулятор, теоретически, не позволял убить или искалечить противника — все благодаря химоэлектрическим аналогам центростремительных нервов, позволявшим голему до унции рассчитывать степень давления, требующуюся для перелома кости или разрыва сухожилия.

Ролем был ростом около пяти футов шести дюймов и весил около двухсот пятидесяти фунтов; сработанный на Бакабе, он очень дорого стоил, отличался бледным цветом и карикатурными чертами лица, а мозги у него

располагались где-то внизу, там, где полагалось быть пупку, если бы у големов были пупки, — для защиты его мыслящего вещества от греко-римских нравов. Но даже при этом несчастные случаи могли произойти. Люди-таки погибали от рук этих штук, когда что-нибудь съезжало в их мозгах или каких-нибудь центростремительных нервах, или просто потому, что сами люди поскальзывались или пытались вырваться, добавляя недостающие несколько унций.

Я как-то держал такого почти год для боксирования. Выпало, каждый полдень проводил с ним минут пятнадцать. Стал думать о нем, почти как о человеке, а потом, однажды, он подрался со мной не по правилам, и я свыше часа молотил его и наконец сшиб ему голову. А эта штука продолжала себе боксировать дальше, как ни в чем не бывало. Я тут же перестал думать о ней, как о дружеском спарринг-партнере. Странное это ощущение, боксировать с обезглавленным големом, понимаете? Вроде как пробудиться от приятного сна и обнаружить в ногах постели изготовившийся к прыжку кошмар. Он, на самом-то деле, не «видит» противника имеющимися у него псевдоглазами — он весь покрыт пьезоэлектрическими радарными ячейками и «следит» всей поверхностью. И все же смерть иллюзии в общем-то приводит в замешательство. Я отключил своего и больше никогда не включал его вновь. Сплавил его торговцу верблюдами за очень хорошую цену. Не знаю, удосужился ли тот насадить голову обратно. Но он же был турок, так кого это волнует?

Так или иначе, Хасан возился с Ролемом, оба они блестели в свете костра, а мы все сидели на одеялах и смотрели. Летучие мыши иногда устремлялись вниз, словно большие парящие хлопья пепла, и прозрачные облака вуалью затягивали Луну, чтобы затем вновь двинуться дальше. Так все было и в третью ночь, когда я сошел с ума.

Я помню это лишь мельком, как помнят пронесшийся за окном машины пейзаж, увиденный сквозь вечернюю грозу поздним летом, — как серию отдельных, озаренных вспышкой молнии моментальных кадров…

Проговорив с Кассандрой почти целый час, я закончил передачу обещанием спереть скиммер и провести следующую ночь на Косе. Помню наши последние слова:

— Будь поосторожней, Константин, мне снились дурные сны.

— Вздор, Кассандра. Спокойной ночи.

И кто знает, вполне возможно, ее сны были вызваны временным откатом ударной волны 9,6 баллов по шкале Рихтера?

С явно жестоким блеском в глазах Дос Сантос зааплодировал, когда Хасан с громовым треском швырнул Ролема оземь. Однако вибрация земли продолжалась еще долго после того, как голем снова вскочил на ноги и мгновенно принял борцовскую стойку, двигая руки змеиными движениями в сторону араба. Земля же все тряслась и тряслась.

— Какая мощь! Я все еще ощущаю ее! — воскликнул Дос Сантос. — Оле!

— Это сейсмические колебания, — внес ясность Джордж. — Хоть я и не геолог…

— Землетрясение! — завопила его жена, выронив скармливаемый ей Миштиго непастеризованный финик.

Бежать было незачем, да и некуда. Поблизости не стояло ничего способного упасть на нас. Только ровная и почти голая земля, поэтому мы просто сидели и подскакивали от толчков, даже несколько раз перекувырнулись. Костер же вытворял нечто неописуемое.

У Ролема как

раз кончился завод, и он застыл, а Хасан подошел и сел рядом с Джорджем и со мной. Толчки продолжались почти час и неоднократно возобновлялись, послабее, на протяжении всей ночи. После того как первая, самая сильная, серия толчков затихла, мы связались с Портом. Приборы показывали, что эпицентр землетрясения находился на приличном расстоянии к северу от нас.

На самом-то деле на неприличном расстоянии.

…В Средиземном море.

В Эгейском море, если точнее.

Я почувствовал дурноту и внезапно поплыл.

Попытался дозвониться до Коса.

Ничего.

Моя Кассандра, моя прекрасная дама, моя принцесса. Где она? Два часа я пытался выяснить это. Затем мне позвонили из Порта.

Говорил сам Лорел, а не просто какой-то болван — дежурный связист.

— Э… Конрад, я не знаю, как, собственно, тебе сказать, что случилось…

— Просто говори, — приказал я. — И остановись, когда закончишь.

— Спутник наблюдения прошел над вами примерно двенадцать минут назад, — протрещал он сквозь помехи. — Некоторые из островов Эгейского моря больше не существуют на переданных им снимках…

— Нет! — вырвалось у меня.

— Сожалею, — продолжил он. — Но он показывает именно это. Не знаю, что еще сказать…

— Этого достаточно, — оборвал я его. — Это все. Конец. До свидания. Поговорим как-нибудь позже. Нет! Полагаю — нет!

— Подожди, Конрад!

Я сошел с ума.

Летучие мыши, вытряхнутые из ночи, пикировали с неба. Я ударил правой рукой и убил одну, когда та устремилась в мою сторону. Подождав несколько секунд, убил другую. А затем поднял обеими руками огромный камень и собирался разбить рацию, когда Джордж положил руку мне на плечо, и я выронил камень, отбил ее прочь и ударил его наотмашь тыльной стороной руки по губам. Не знаю, что с ним тогда сталось, но когда я снова нагнулся за камнем, то услышал позади шаги.

Припав на колено, я развернулся на звук шагов, сгреб пригоршню песка и бросил кому-то в глаза. Они все были там: Миштиго, Рыжий Парик и Дос Сантос, Рамзес, Эллен, трое местных служащих и Хасан, приближавшиеся всей группой. Кто-то крикнул «Рассыпайся!», когда увидел мое лицо, и они образовали полукольцо.

И тогда они обернулись всеми теми, кого я когда-либо ненавидел, — я ощутил это. Увидел другие лица, услышал другие голоса. Все, кого я когда-либо знал и ненавидел, хотел разорвать на части и разорвал, стояли там, воскреснув, перед костром… И только белели зубы в тени, укрывшей их лица, когда они приближались ко мне, неся мне погибель от рук своих, и шуршали мягкие, убедительные слова на устах. Поэтому я бросил песок в ближайшего и кинулся на него.

Мой апперкот опрокинул его навзничь, а затем на меня насели с обеих сторон двое египтян.

Я стряхнул их и увидел уголком более холодного глаза огромного араба с чем-то вроде черного авокадо в руке. Он замахивался им, целя мне в голову, поэтому я упал. Хасан двигался ко мне, я сумел резко толкнуть его в живот, так что он внезапно сел. Затем двое отброшенных мною египтян снова насели на меня. Где-то вдали пронзительно визжала женщина, но я никаких женщин не видел.

Я вырвал правую руку из чьего-то захвата и врезал кому-то. Ударенный упал, а его место занял другой. Находившийся прямо передо мной голубокожий бросил камень, попавший мне в плечо и лишь еще больше взбесивший меня. Я поднял в воздух лягающееся тело и бросил его в другого нападающего, а потом ударил кого-то кулаком. Встряхнулся. Галабия на мне порвалась и испачкалась, поэтому я сорвал с себя ее остатки.