Этот добрый жестокий мир (сборник)
Шрифт:
Сейчас, повзрослевший, он больше не сердится на меня, но, мне кажется, втайне сильно обижен на отца. На соревнованиях много пап сидят на трибунах, болеют за своих сыновей. А наш воюет, поэтому Колиным победам я радуюсь одна. Но когда Сережа приходит в увольнительную, мы вместе смотрим фотографии с турниров, матчей и кинопленки из дискуссионного клуба или с очередных интеллектуальных баталий, которые устраивает для школьников университет. Иногда Коля, возвращаясь домой, застает меня за расчетами и подсаживается к столу. Наверное, только в эти часы я не бываю одна. У него хорошая голова. Мне порой ужасно хочется познакомить его с дедом, но не признаваться же моему правильному сыну, что я и сейчас
Хотя было время, мы даже ныряли вместе. Стыдно вспомнить. Детство, конечно, и глупость, но мне жутко хотелось, чтобы мой сын хотя бы раз поиграл на компьютере. Но он — дитя чистого реала — так и не понял прелести компьютерных бродилок. А на первой минуте простенького шутера зажмурился, зажал руками уши и мотал головой, крича, еще минут двадцать, пока дед выговаривал мне, что я худшая мать на свете.
Больше я Колю в лифт не звала.
Правда, когда он решил, что непременно женится на Кате, как только они оба поступят в университет, наша бабушка потребовала Катю предъявить. И я уболтала девочку нырнуть со мной. После двух раундов стратегии на двоих мы переключились на стрелялки. Тремя часами позже, ошалевшие от игры, мы забрались обратно в лифт, совершенно довольные друг другом. А в мой следующий визит мама сказала, что Коле нужна именно такая жена. «Она же совершенно ненормальная, совсем как ты».
В то утро я как раз хотела сказать Коле, что бабушка одобрила Катерину, а Сереже — что Коля намерен жениться. Раннего брака я не боялась. Время раздолбаев-геймеров кануло в лету вместе с общедоступностью электроники. Коля уже взрослый, а через пару лет это будет мужчина, вполне способный позаботиться о семье и детях. Такими во времена моей компьютерной молодости становились только к сорока.
Я перебирала в голове все эти сумбурные мысли, привычно держа в руке блюдце с котлетой. Открыла дверь в полутемную из-за опущенных занавесок комнату с компьютером и едва не упала, натолкнувшись на кого-то. Я вскрикнула. Но незнакомец вышел на свет.
Это был Сережа. Мой Сережа, ссутулившийся, худой, как все военные, но сероватый оттенок его лица казался пепельным, тени под глазами залегли еще глубже, а красноватые веки припухли, словно он готов был заплакать.
— Машута, мы проиграли войну, — выговорил он хрипло. — Нас завоевали.
Я даже не спросила кто. Тотчас бросила взгляд на монитор. Там, завесив экран, синела надпись о том, что выход в Сеть бессрочно заблокирован приказом командования армии объединенного… Дальше читать не было сил. В глазах встали слезы.
— Нас завоевали! Что теперь будет?..
Паника прошла быстро. Что будет? Ничего особенного не произошло. Офицерам отрубили Сеть, постирали ботов. Слегка подорожало молоко, зато поползли вниз цены на золото. Сергей был дома целый день. Сперва маялся, но потом начал ходить на соревнования к сыну. Колька повеселел и решился познакомить отца с Катей.
Пожалуй, те две недели после поражения стали самыми счастливыми в моей жизни. Непатриотично звучит. Но, опять же, что позволено Юпитеру… Я разрешила себе наслаждаться этим счастьем. И была просто уверена, что буду потом возвращаться в лифте в эти безмятежные дни, когда мы, все вчетвером, устраивали в саду пикники, жарили мясо на гриле, играли в шарады.
Но ничто не длится вечно. Для этого у меня слишком патриотичный муж и слишком правильный сын. Мы продолжали проводить время вместе, но я уже ясно видела,
Да, я люблю своих мужчин, но, поверьте, я могла бы пережить их душевные метания. «Ко всему-то подлец человек привыкает». И мои привыкли бы к такой жизни. К полной тишине конца войны. Когда утром просыпаешься и не слышно шороха пальцев, едва различимого гудения системы охлаждения компьютера. Слышно только, как шумят деревья за открытым окном. Как лает вдалеке собака, резвящаяся на утренней прогулке. Как свистит, старательно выводя простенький мотив, какая-то желтая птичка в грушевых ветвях.
Я не чувствовала, что мы несвободны. Напротив. Вольны делать, что захочется. Ходить в кино, в парк. Я, кажется, сотню лет не каталась на лодке по озеру, а в театре не была так давно, что уже и не помню дороги. А я так люблю театр. Его запахи, его бархат и полированное дерево, его голоса и робкий шепот оркестра.
А то, что оккупанты пользуются нашей Сетью, мне, признаться, глубоко наплевать.
Было, конечно, в этом «завоеванном» состоянии и то, что ударило по мне. Я говорю не о том, что командование перестало поставлять нам офицерское тесто. И сама замешу. Но победитель заблокировал не только сети — лифты. Они питались от собственных солнечных батарей, поэтому простым отключением электричества, как с компьютерами, дела было не решить. И тогда хроноразведчики заблокировали часть временного потока — пять лет. Самое гадкое, что воспользовались моими собственными расчетами, которые министерство — по привычке или халатности — сохранило в электронном виде. Я скучала по маме и деду, но все это с лихвой компенсировало то, что со мной наконец были муж и сын.
Я согласна была жить даже без этого мостика в прошлое, лишь бы все оставалось как есть. Но так тоже не бывает.
Однажды утром курьер принес приказ о ментальной обработке офицерских кадров. Демилитаризация памяти.
— И что это? — спросить осмелилась только Катя. Мужчины молча ждали, пока я скажу сама.
— Сотрут всю военную память, включая увольнительные. — Я старалась выглядеть спокойной, но понимала, что вот это — конец. Конец всему. Я вышла замуж за военного. После обработки он не вспомнит ни меня, ни сына.
Я до сих пор выгляжу неплохо, но мне уже почти сорок и вновь влюбить в себя мужа, у которого в голове останутся только воспоминания восемнадцатилетнего, что уж скрывать, будет не под силу. А Коля?
Все это пронеслось в голове, словно строка загрузки. Я медленно, будто передвигая курсор к запретной кнопке «play», сняла фартук и выключила огонь под сковородой, на которой обиженно зашипела котлета.
— Пошли, — прозвучало грубо и резко. Мои домашние взглянули на меня с удивлением. Но было не до нежности и объяснений: Юпитер в гневе, Мама выходит на тропу войны.
— Пошли за мной. Бери шлемы.
Муж еще сомневался, а Коля и Катя уже отсоединяли все, что можно унести, от боевой машины. Мы двинулись к ближайшему лифту в парке. Моему лифту, которым я пользовалась так часто.
Я резко дернула из рук Кати шлем и подключилась к системе. Да, признаюсь, всегда хотела увидеть отца. Хотела вернуться в то время, когда был маленьким Коля. Я вообще большая эгоистка, а все эгоисты — жуткие беспредельщики. Поэтому я давно переключила на себя общественный лифт и тайком пробивала временной тоннель глубже. Идти приходилось аккуратно, чтобы датчики не зафиксировали изменение временного потока. Мой лифт брал уже на четыре дня дальше, когда мы проиграли войну. Хроноразведка блокировала хорошо и крепко, но они не знали, что против них невидимо воюет внучка академика Гвоздева.