Этот неподражаемый Дживз
Шрифт:
– И, как ты справедливо заметил, фальшивые носы. Ну вот, Берти, старичок, можешь больше не беспокоиться. Мы совсем не хотим тебя обременять, пока живём в твоей квартире.
А когда я бросился к Дживзу за утешением, он пробормотал что-то насчёт горячей крови молодых джентльменов. Никакого сочувствия.
– Прекрасно, Дживз, - сказал я.
– В таком случае пойду прогуляюсь по Гайд-парку. Подай мне мои итонские штрипки.
– Слушаюсь, сэр.
* * *
Прошло несколько дней, и Марион Вардур зашла ко мне в гости на чашку чая. Прежде
– Твоих кузенов нет дома, Берти?
– спросила она.
– Слава богу, нет!
– Тогда я скажу тебе, где их можно найти. В моей гостиной, в противоположных углах. Сидят, сверкают друг на друга глазами и ждут, когда появлюсь. Берти, этому надо положить конец.
– Ты часто их видишь?
Дживз подал нам чай, но бедная женщина так разволновалась, что продолжала говорить, не подождав, пока он уйдёт. У бедняжки был совершенно измученный вид.
– Я натыкаюсь на этих близнецов на каждом шагу, - пожаловалась она.
– Как правило, на обоих. Они завели моду приходить вдвоём и ждать, кто кого пересидит. Скоро от меня останется одна тень.
– Знаю, - сочувственно сказал я.
– Знаю.
– Так что же мне делать?
– Понятия не имею. Может, попросить служанку отвечать, что тебя нет дома?
Она задрожала.
– Один раз я так и сделала. Они уселись на лестнице, и я весь день не могла выйти на улицу. А у меня было назначено несколько очень важных встреч. Я бы очень хотела, Берти, чтобы ты убедил их уехать в Южную Африку, где, по слухам они кому-то нужны.
– Должно быть, ты произвела на них потрясающее впечатление.
– Не то слово. Теперь они начали делать мне подарки. По крайней мере, Клод. Вчера вечером он настоял, чтобы я приняла от него этот портсигар. Явился прямо в театр и отказался уходить, пока я не согласилась. Впрочем, должна признаться, вещица недурна.
Она действительно была недурна. Массивный золотой портсигар с бриллиантом на верхней крышке. И самое странное, мне показалось, что я где-то его видел. Как, разрази меня гром, Клод умудрился раздобыть денег на такую дорогую вещь, я не мог себе даже представить.
На следующий день, в среду, близнецы, если так можно выразиться, были выходными, так как дама их сердца играла в дневном спектакле. Клод надел бакенбарды и отправился шляться по Хэрст-парку, а мы с Юстасом сидели и разговаривали. Вернее, говорил в основном Юстас, а я молча мечтал, чтобы он как можно скорее куда-нибудь смылся.
– Нет ничего прекрасней, Берти, чем любовь хорошей женщины, - поучал меня придурок.
– Иногда: Боже великий! Кто там?!
Входная дверь открылась, и в холле послышался громкий голос тёти Агаты, интересующейся, дома я или нет. Должен сказать, что у тёти Агаты резкий, пронзительный голос, и я впервые был благодарен судьбе, что его слышно за версту. В распоряжении Клода было всего две секунды, но он успел нырнуть под софу. Его второй ботинок исчез из виду в тот момент, когда тётя Агата вошла в гостиную.
Вид
– Берти, - спросила она, - чем ты занят в ближайшее время?
– В каком смысле? Сегодня я обедаю с:
– Нет, нет, я не это имела в виду. Чем ты занят следующие несколько дней? Впрочем, и так понятно, что ничем, - продолжала она, не дожидаясь моего ответа.
– Ты бездельник. Вся твоя жизнь - сплошное ничегонеделание: но об этом мы поговорим в другой раз. А теперь слушай меня внимательно. Я желаю, чтобы ты поехал на несколько недель в Харроугэйт с твоим дядей Джорджем.
Тут мне показалось, что она перешла всякие границы, и я горячо запротестовал. Я ничего не имею против дяди Джорджа, но предпочитаю держаться от него как можно дальше. Я попытался объяснить положение дел тёте Агате, но она от меня отмахнулась.
– Если в твоём сердце есть хоть капля жалости, Берти, ты выполнишь мою просьбу. Твой бедный дядя Джордж испытал страшное душевное потрясение.
– Как?! Ещё одно?
– Он считает, что только полный отдых и тщательный медицинский уход смогут восстановить его нервную систему. Он говорит, в прошлом Харроугэйт неоднократно возвращал его к жизни, и поэтому сейчас желает отправиться именно туда. Все мы считаем, его нельзя оставлять одного, так что тебе придётся поехать с ним.
– Но послушай!:
– Берти!
Наступило молчание.
– Какое нервное потрясение он испытал?
– спросил я.
– Между нами, - ответила тётя Агата, понизив голос до трагического шёпота, - я склонна считать, что у него просто разыгралось больное воображение. Ты член семьи, Берти, и с тобой я могу говорить откровенно. Тебе хорошо известно, что твой бедный дядя Джордж в течение многих лет слишком сильно: э-э-э: вел не совсем: гм-м-м: привык: как бы это точнее сказать?
– Закладывал за воротник?
– Что?
– Упивался до чёртиков?
– Я не одобряю этих выражений, но должна признаться, его можно было упрекнуть в неумеренном употреблении некоторых напитков. Дядя Джордж человек вспыльчивый, ну и: короче, он испытал нервное потрясение.
– Да, но какое?
– Я сама с трудом его поняла. Твой дядя Джордж обладает многими достоинствами, но он всегда путается, когда начинает волноваться. Одним словом, его ограбили.
– Ограбили!
– Насколько я поняла, незнакомец с бакенбардами и каким-то странным носом вошёл к нему в квартиру на Джермин-стрит, когда его не было дома, и украл ценную вещь. Дядя Джордж говорит, что, вернувшись, обнаружил незнакомца в своей гостиной. Он тут же выбежал из комнаты и скрылся.
– Дядя Джордж?
– Нет, незнакомец. И, если верить бедняге Джорджу, у него пропал золотой портсигар. Впрочем, как я уже говорила, я склонна считать эту историю плодом его больного воображения. Он сам на себя не похож с того самого дня, как встретил на улице Юстаса. И поэтому, Берти, я хочу, чтобы ты отправился с ним в Харроугэйт не позднее субботы.