Этюд с натуры
Шрифт:
— Высота полета установлена! — доложил командир БЧ.
Пинчук мысленно похвалил офицера. Время на подготовку ракет к старту сократил. Минуты, но как их может не хватить в настоящем бою!
— Включить борт! Начать проверку ракет!
— Готов к запуску маршевых двигателей! — отозвался командир дивизиона.
— Запустить маршевые двигатели!
— Полный газ! Готов к пуску!
— Пуск разрешаю!
От могучей силы ракетных двигателей крейсер как бы осел на воде, оттолкнул от себя ракету. Выдвинув крылья, со сминающим
Когда вышли на связь, раздался голос командира соединения:
— Благодарю за образцовое выполнение задания!
К исходу третьих суток «Грозный» взял курс на родную базу. Море лежало темное, как бы отяжелевшее, ветерок тянул по воде белоснежные космы. Все вокруг казалось привычным и будничным. За кормой кружили чайки. Припадали к воде и вновь взлетали. У горизонта маячили рыболовные сейнеры. Крейсер зарывался в волну, белопенная вода скатывалась по палубе. На юте курили матросы.
Сына Мария Ивановна увидела только в конце недели. «Грозный» ошвартовался в гавани утром. Михаил Федорович задержался на крейсере до вечера. Сначала прибыло командование соединения, затем счел долгом осмотреть корабль заместитель командира части. После занялся проверкой боевой и повседневной документации, подписывал финансовые ведомости, накладные на продовольствие, утвердил раскладку продуктов для личного состава на время стоянки в базе.
Сын и дочка не утерпели, примчались к отцу на корабль. Детям ступить на палубу крейсера разрешалось, а вот жену Пинчук не допускал. Засело в нем старое: женщина на корабле — к худу. Посмеивался над собой, а переступить не мог. Но скорее сказывался уставный порядок: присутствие посторонних лиц нежелательно. Жене позволит, а другие офицеры разве не вправе? На что будет похож тогда крейсер!
В каюту вошел дежурный по кораблю, доложил о разводе суточного наряда. Пинчук взглянул на часы, подумал о матери: «Заждалась…» Дежурный офицер как бы угадал его мысли:
— Поезжайте, товарищ командир. Детишки ваши на пирсе сидят. Как два галчонка.
— Да, пора, пожалуй…
Когда в прихожей раздался звонок, Мария Ивановна поспешила навстречу.
— Сыночек! — обняла и уткнулась лицом в китель, пахнущий морем и незнакомым дымом.
Не могла наглядеться на него, угадывая и не угадывая прежние черты, когда в минуты обид припадал сын к ее коленям, чтобы унять свое горе. Сейчас Михаил так походил на отца — взгляд, морщинки на лбу.
— Как отдыхаешь, мама? Не обижают тебя?
— Ой, сынку! — Мария Ивановна пошла за вышитым украинским рушником — специально привезла в подарок. Подала Михаилу. — Невестка у меня такая хорошая, такая ласковая! Голову мне сама помыла.
— Будет нахваливать! — зарделась Светлана Николаевна, довольная, что доставила приятное не только свекрови, но и мужу.
Михаил Федорович ополоснул лицо холодной водой, вышел из ванной посвежевший. Сели за стол. Марии
— Так бы и сидеть с вами… — сказала мать, расчувствовавшись.
— Для нас тоже праздник, когда соберемся за столом вместе, — заметила Светлана Николаевна. — Не часто выпадает.
— Помнишь, как вечеряли в хате? — повернулась к сыну Мария Ивановна. — Батько хлеб нарезает…
— Буханку прижмет к груди да ножом и отрежет ковригу. Отрежет — и на стол. Сколько едоков, столько и кусков.
— А вы рядышком с ложками…
Вот так и ему бы сидеть в кругу семьи, капитану первого ранга. Но без корабля затосковал бы. В отпускную пору неделю еще отдыхает, а потом томится. Однажды даже конфликт в доме произошел. Попил чай Михаил Федорович — и китель на плечи.
— Пошел домой… — сказал и осекся, увидев на глазах жены слезы.
Кинулся к ней, обнял, успокоил как мог: дороже и нет для него ее, детей, матери. Но крейсер — равная часть его бытия, там состоялась его лейтенантская молодость, там сложился он как офицер. И обе части — неделимое целое, что делает жизнь полной и осмысленной.
Мария Ивановна не удержалась, укорила сына:
— Утром прибыл с моря, а домой пришел поздно…
— Служба, мама. Завтра покажу тебе крейсер. Ты нас поймешь.
На следующий день Мария Ивановна отправилась с сыном в базу. Военный городок ей понравился: тихий, утопающий в зелени. Большой старый парк раскинулся вплоть до берега моря. Дома крепкой кирпичной кладки, под красными черепичными крышами, булыжные мостовые, уютная гавань. У причалов стояли корабли, большие и малые. С переплетениями антенн, зачехленными орудиями. Корабельные мачты высились и за деревьями. В гавани плавали белые лебеди. Не пугали птиц грозные эсминцы, торпедные катера на воздушной подушке.
— Красиво у вас! — сказала Мария Ивановна. — Городок, видно, старинный.
— Старинный. Крепость когда-то здесь была. Зимой в гавань много уток слетается.
— Вот как устроено. Бояться птица должна орудий, а она защиту находит…
Впереди, возвышаясь громадой над причальной стенкой, стоял на швартовых крейсер. Высокие мачты, надстройки, орудийные башни, торпедные аппараты на борту. Во всем ощущалась мощь. Военный оценил бы не только артиллерийские батареи, но и главный ракетный комплекс.
— Наш «Грозный», — сказал Пинчук с гордостью.
— Грозный впрямь…
Мария Ивановна ступила вслед за сыном на трап. Вахтенный офицер подал команду «смирно» и отдал капитану первого ранга рапорт.
— Мама моя, — сказал Пинчук, голос у него дрогнул.
Офицер представился по фамилии и званию, Михаил Федорович пригласил мать в каюту. Матрос распахнул перед ней тяжелые двери. Мария Ивановна оказалась внутри помещения, блистающего чистотой, с люками и переходами.
— Здесь все железное? — только и спросила, коснувшись рукой переборки.