Этюд в багровых тонах. Приключения Шерлока Холмса

Конан Дойль Артур

С трудом тащился он по ущелью, а затем забрался чуть выше, на склон, в бесплодной надежде заметить где-нибудь воду. И что же перед ним открылось? Огромная солончаковая равнина и отдаленный пояс суровых гор, без признаков растительности, которая бы указала на наличие влаги. Ни проблеска надежды во всем безбрежном ландшафте. Путник безумным взглядом окинул север, восток, запад – и понял: тут его странствиям наступит конец, этот бесплодный склон станет его могилой. «Сейчас или двадцать лет спустя на пуховой постели – какая разница», – пробормотал он, опускаясь на землю в тени большого валуна.

Прежде чем сесть, он положил рядом бесполезную винтовку и спустил с правого плеча большой

узел, завернутый в серую шаль. Судя по тому, как ударилась о землю эта ноша, она была не по силам изможденному путнику. И тут же из серого свертка вырвался жалобный всхлип, наружу высунулись испуганное личико с яркими карими глазами и грязные, в ямочках, кулачки.

– Ой, мне же больно! – пожаловался детский голос.

– Прости, – ответил мужчина, – прости, я нечаянно.

Развернув серую шаль, он извлек из нее хорошенькую девочку лет пяти. Нарядные туфельки, розовое платье с льняным передничком – на всем этом лежал отпечаток материнской заботы. У девочки был бледный, болезненный вид, но руки и ноги не исхудали: лишения, перенесенные спутником, ее почти не коснулись.

– Болит? – спросил он с тревогой: девочка все еще потирала золотистые кудряшки на затылке.

– Поцелуй – пройдет, – серьезно ответила она, показывая больное место. – Мама всегда так делает. Где мама?

– Ушла. Наверно, скоро ты с ней увидишься.

– Ушла? Ну вот, и до свиданья не сказала, а раньше всегда говорила, когда соберется к тетушке на чай. А ведь уже три дня прошло. Ужасно пить хочется, правда? Попить здесь нечего? А поесть?

– Нечего, милая. Потерпи немного, а потом все уладится. Положи опять головку мне на грудь, и ты маленько поправишься. Трудно разговаривать, когда губы задубели, но, наверное, лучше будет, если ты узнаешь, как обстоят наши дела. Что это у тебя?

– Красивые штучки! – похвасталась девочка и показала два блестящих кусочка слюды. – Когда вернемся домой, я подарю их братцу Бобу.

– Скоро у тебя будут штучки еще красивей, – заверил ее мужчина. – Только погоди немножко. Но я хотел тебе сказать… Помнишь, мы были у реки, а потом свернули в сторону?

– Да.

– Ну вот, мы думали тогда скоро выйти к другой реке. Но что-то нас подвело, то ли компас, то ли карта, не знаю. К реке мы не вышли. Вода кончилась. Осталась только самая капелька, для маленьких… и… и…

– Тебе было нечем умываться. – Девочка подняла взгляд на перепачканное лицо своего спутника.

– И нечего пить. Мистер Бендер умер первым, потом Индеец Пит, миссис Макгрегор, Джонни Хоунз, а за ними, милая, твоя мама.

– Мамочка тоже померла. – Девочка уткнула лицо в передник и горько зарыдала.

– Да, все умерли, кроме нас с тобой. И я подумал, не найдется ли воды в той стороне, взвалил тебя на плечо, и мы пошагали. Но похоже, нам и здесь не посчастливилось. И надежды у нас, почитай, совсем не осталось!

– Это значит, мы тоже помрем? – Девочка перестала рыдать и подняла залитое слезами лицо.

– Да, милая, вроде того.

– Что же ты раньше молчал? – Девочка радостно рассмеялась. – Только напугал меня зря. Ведь когда мы умрем, мы снова увидим маму.

– Ты точно увидишь, милая.

– И ты тоже. Я ей расскажу, какой ты хороший. Наверно, она встретит нас у врат небесных с большим кувшином воды и гречневыми блинчиками, горячими и зажаренными с двух сторон, как любили мы с Бобом. А долго еще ждать?

– Не знаю… не очень.

Мужчина не отрывал взгляда от северного горизонта. На голубом небосклоне появились три точки и, приближаясь, стали стремительно расти. Скоро они обернулись тремя большими коричневыми птицами, покружили над головами путников и уселись сверху, на скалы.

Это были грифы, местные падальщики, чей прилет означает близкую смерть.

– Петушки и курочки, – обрадовалась девочка зловещим птицам и хлопнула в ладоши, чтобы их спугнуть. – Скажи, эти места создал Бог?

– Ну да, конечно, – заверил ее спутник, ошарашенный неожиданным вопросом.

– И Иллинойс Он создал, и Миссури, – продолжила девочка. – Я думала, эти места создал кто-то другой. Тут ведь не так хорошо получилось: совсем забыли про воду и деревья.

– Как ты думаешь, не пора ли помолиться? – робко предложил мужчина.

– На ночь еще рано.

– Не важно. Немного рано, но наверняка Он не обидится. Прочитай те молитвы, которые читала на ночь в фургоне, пока мы ехали по равнинам.

– А почему ты сам не хочешь? – удивилась девочка.

– Я забыл молитвы. Ни разу не молился с тех пор, как дорос до половины этого ружья. Но пожалуй, это никогда не поздно. Ты читай, а я буду стоять рядом и повторять за тобой.

– Тогда тебе надо встать на колени, и мне тоже. – Девочка разложила на земле шаль. – Сложи руки вот так, и сразу станет вроде как лучше.

За этим странным зрелищем наблюдать было некому, кроме грифов. На узкой шали, рядышком, преклонили колени двое путников – малое дитя и отчаянный, закаленный искатель приключений. Пухлое личико девочки и костлявое лицо мужчины обратились к безоблачным небесам, творя трогательную молитву Верховному Судии, перед Которым готовились предстать; два голоса – один тоненький и звонкий, другой низкий и хриплый – вознесли единую мольбу о милосердии и прощении. Умолкнув, оба снова уселись в тени валуна, и девочка заснула на широкой груди своего защитника. Сначала он стерег ее сон, но веление Природы оказалось необоримым. Три дня и три ночи путник отказывал себе в отдыхе. Веки его все ниже опускались на усталые глаза, голова склонялась на грудь, наконец седая борода мужчины смешалась с золотистыми локонами его спутницы и оба забылись глубоким сном без сновидений.

Если бы путник не спал еще полчаса, он мог бы наблюдать странную картину. Далеко-далеко, на том конце солончаковой равнины, возник маленький пыльный фонтанчик, вначале едва заметный, почти неотличимый от дымки на горизонте. Он ширился, рос и превратился в четко очерченное облако, которое все увеличивалось. Стало понятно, что эту пыль могло поднять только множество ступающих ног. В краю более плодородном наблюдатель предположил бы, что это надвигается одно из больших стад бизонов, которые пасутся в прериях. Но здесь, в засушливой местности, такая возможность исключалась. Пыльный водоворот близился к скале, где нашли себе приют двое отверженных; вот сделались видны крытые брезентом фургоны, вот показались в дымке вооруженные всадники: видение преобразилось в караван, направлявшийся на Запад. Но каков он был, этот караван! Когда голова его достигла гор, хвост еще не показался на горизонте. По необъятной равнине тянулся беспорядочный строй фургонов, повозок, конных и пеших людей. Тащились нагруженные тяжелой ношей женщины, ребятишки шагали рядом с фургонами или выглядывали из-под белых навесов. Странники не походили на обычную партию иммигрантов – скорее на кочевое племя, вынужденное по какой-то причине искать себе новое пристанище. Воздух наполнился шумом и грохотом: звенели бесчисленные голоса, скрипели колеса, ржали лошади. Но и этого оказалось недостаточно, чтобы пробудить двух усталых путников на склоне.