Этюд в багровых тонах. Приключения Шерлока Холмса
Шрифт:
Глава II
Цветок Юты
Было бы неуместно описывать здесь трудности и лишения, перенесенные мормонскими переселенцами, прежде чем они достигли желанной гавани. В странствии от берегов Миссисипи к западным склонам Скалистых гор они проявили упорство, подобное которому едва ли знает история. Дикие люди и дикие звери, голод, жажда, изнурительные труды, болезни – все препятствия, которые природа ставила на их пути, они одолели со свойственной англосаксам стойкостью. Однако долгий путь и ужасные приключения оставили след в сердцах даже самых выносливых из мормонов. Все они как один пали на колени и обратили к небу идущую из глубин души мольбу, когда внизу показалась обширная, залитая солнцем долина Юты и предводитель объявил, что это и есть земля обетованная –
Янг незамедлительно доказал, что является не только решительным вождем, но и умелым управителем. Были подготовлены карты с чертежами будущего города. Окрестная земля была нарезана на фермы и распределена в соответствии с рангом владельца. Торговцев приставили к торговле, ремесленников – к их ремеслам. Как по волшебству, из земли выросли улицы и площади. В сельской местности рыли канавы, насаждали живые изгороди, расчищали и засевали поля, и следующим летом повсюду зазолотились хлеба. Все процветало в этой необычной колонии. Но прежде всего рос и расширялся большой храм, воздвигнутый в центре города. С первых лучей зари и до глубоких сумерек стучали кувалды и скрежетали пилы: переселенцы трудились над святилищем Того, Кто провел их невредимыми через множество опасностей.
Двое отверженных, Джон Феррьер и названая дочь, разделившая его судьбу, сопровождали мормонов до самого конца их великого паломничества. Малютка Люси Феррьер неплохо себя чувствовала в фургоне старейшины Стэнджерсона, где ютились также три жены мормона и его сын, своевольный и нахальный мальчишка двенадцати лет. Горе из-за смерти матери, как бывает с детьми, быстро забылось, Люси сделалась любимицей женщин и привыкла к новой жизни в крытом брезентом доме на колесах. Феррьер, когда восстановил силы, показал себя полезным проводником и неутомимым охотником. Он в краткий срок заслужил уважение своих новых товарищей, и к концу странствия ему, с всеобщего согласия, выделили такой же большой и плодородный участок земли, как всем остальным поселенцам, за исключением самого Янга, а также четырех главных старейшин: Стэнджерсона, Кемболла, Джонстона и Дреббера.
На ферме Джон Феррьер построил основательный бревенчатый дом, который в последующие годы, за счет многочисленных пристроек, превратился в просторную виллу. Феррьер был человеком практического склада, толковым и к тому же с умелыми руками. Здоровье у него было железное, и он с утра до вечера трудился, культивируя и обрабатывая свою пашню. По этой причине его ферма и все хозяйство вовсю процветали. За три года он обогнал соседей, за шесть сделался зажиточным человеком, за девять – богачом, а к исходу двенадцатого года во всем Солт-Лейк-Сити не нашлось бы полудюжины ему равных. От великого внутреннего моря и до отдаленных Уосатчских гор не было имени известней, чем Джон Феррьер.
Лишь одно настораживало товарищей по вере. Как его ни убеждали и ни уговаривали, он не соглашался устроить свою семейную жизнь по образцу, принятому соседями. Он не приводил никаких причин, лишь упрямо и неколебимо держался своих принципов. Одни обвиняли его в безразличии к своей новой религии, другие ссылались на жадность и нежелание нести расходы. Третьи поминали какую-то юношескую любовную историю и светловолосую девушку, которая зачахла от тоски на берегу Атлантики. Как бы то ни было, Феррьер оставался строгим приверженцем безбрачия. Во всех остальных отношениях он подчинялся религиозным догматам молодой колонии и приобрел репутацию человека набожного и добропорядочного.
Люси Феррьер росла в бревенчатом доме приемного отца и помогала ему во всем. Материнскую заботу и опеку ей заменили свежий горный воздух и бальзамический аромат сосновой смолы. С каждым годом она крепла и вытягивалась, щеки наливались румянцем, шаг приобретал упругость. Многим из тех, кто проезжал большой дорогой, примыкающей к ферме Феррьера, приходили на память давно забытые мечты, когда они замечали гибкую фигурку Люси на пшеничном поле; многие вздыхали, увидев девушку на отцовом мустанге, с
Отец, однако, не был первым, кто обнаружил, что его дочь больше не ребенок. Отцы редко замечают первыми. Таинственная перемена происходит скрытно и постепенно, и ее нельзя привязать к определенной дате. Сама девочка не понимает до тех пор, пока тон чьего-то голоса или касание руки не заставит ее сердце затрепетать; тогда она, испытывая одновременно гордость и страх, отдает себе отчет в том, что в ней пробудилось нечто новое и большее. Не многие забывают этот день и не держат в памяти незначительный случай, возвестивший зарю новой жизни. В случае Люси Феррьер эпизод сам по себе был немаловажным, не говоря уже о том, как он повлиял на судьбу и самой девушки, и многих других людей.
Стояло теплое июньское утро, и «святые последних дней» хлопотали, как пчелы в улье, который выбрали своей эмблемой. Работа кипела в полях и на улицах. По пыльным дорогам бесконечной чередой шли тяжело нагруженные мулы. Все они направлялись на запад: в Калифорнии началась золотая лихорадка, а главный сухопутный маршрут туда проходил через Город Избранных. С окрестных пастбищ тянулись отары овец и стада волов; совершали нескончаемое путешествие, одинаково изнурявшее людей и лошадей, обозы усталых переселенцев. Среди этого пестрого скопления лавировала с ловкостью опытного всадника Люси Феррьер – прекрасное лицо пылало от быстрого движения, длинные каштановые волосы развевались на ветру. Отец отправил ее в город с поручением, и она, со свойственным юности бесстрашием, летела по привычке сломя голову, думая только о том, как лучше справиться со своей задачей. Запыленные искатели приключений провожали ее изумленными взглядами, и даже бесстрастные индейцы, с поклажей из шкурок, забывали о своем привычном стоицизме, восхищаясь красотой бледнолицей девы.
У окраины города Люси обнаружила, что дорогу перекрыло большое воловье стадо, которое гнали полдюжины пастухов – по виду настоящих дикарей. В нетерпении она направила лошадь в просвет, но стадо немедля сомкнулось, и Люси очутилась в потоке длиннорогих волов с налитыми кровью глазами. Обращаться со скотиной было делом привычным, поэтому Люси не испугалась, а принялась лавировать, чтобы побыстрей выбраться наружу. К несчастью, одно из животных, случайно или умышленно, задело рогом бок мустанга, и лошадь пришла в бешенство. С хрипом ярости она поднялась на дыбы и заметалась; чтобы справиться с ней, потребовалось бы все искусство опытного наездника. Это грозило бедой. При каждом прыжке лошадь снова натыкалась на рога и оттого еще больше бесилась. Девушка могла лишь держаться в седле: малейшая оплошность означала бы страшную смерть под копытами неповоротливых испуганных животных. К таким переделкам Люси не привыкла, голова у нее закружилась, руки, державшие поводья, ослабели. Задыхаясь в облаке пыли и пара от разгоряченных волов, она едва не сдалась, но кто-то поблизости заверил ее ласковым голосом, что все будет хорошо. Тут же чья-то жилистая смуглая рука схватила испуганную лошадь под уздцы и провела сквозь стадо на обочину.
– Надеюсь, мисс, вы не пострадали? – почтительно осведомился спаситель.
Люси взглянула на его смуглое энергичное лицо и нервно усмехнулась.
– Едва не умерла со страху, – наивно призналась она. – Кто бы мог подумать, что Пончо так испугается каких-то коров.
– Слава богу, что вы удержались в седле, – серьезно проговорил собеседник. Это был высокий, деревенского вида молодой человек на мощной чалой лошади. Грубая одежда его напоминала охотничью, на плече висела длинная винтовка. – Бьюсь об заклад, вы дочка Джона Феррьера, – продолжал он. – Я видел, как вы выезжали из его дома. Спросите его при встрече, помнит ли он Джефферсона Хоупа из Сент-Луиса. Если он тот самый Феррьер, то наши отцы были очень дружны.