Eurocon 2008. Спасти чужого
Шрифт:
Лифт снова закрыл двери. Женя повернулась к Гамлету:
– Он морочит вам головной блок! Хочет, чтобы вы отправились с ним! Это известный мерзавец, аферист и шарлатан! Он всегда был мерзавцем! Его воспитали мерзавцы, он сидел в колонии за шантаж, теперь возглавляет секту хумоверов! Я знаю его не первый год!
– Нелогично, – возразил Гамлет. – Как же вы можете его знать, если мы его впервые видим?
Ответить Женя не успела, двери лифта снова раскрылись.
– Да! – продолжал громогласно Тертуллиан. – Я излечился! Вы видели мой зеленый огонь веры! Но вы верите белковому
– Логично, – кивнули Ахиллес и Гамлет.
Женя пыталась возразить, но ее голос тонул в грохоте.
– А знаете, почему я прав, – надрывался Тертуллиан, – а белковое чудовище лживо? Да потому что оно ничего не может возразить мне! Вот оно открывает свой мясной динамик и издает писк, который мне, Тертуллиану, не составляет труда переспорить хоть правым динамиком, – он погудел правым динамиком, – хоть левым! – Он погудел левым динамиком. – А хоть и обоими сразу! Логично?
– Логично, – согласились Гамлет и Ахиллес.
Лифт снова закрыл двери, и опять стало тихо.
– Давно не слышал настолько умной и логичной дискуссии! – признался Гамлет.
– Да! – поддержал Ахиллес. – Он дело говорит, клянусь аккумулятором!
– Если вы сейчас пойдете с ним, – безнадежно сказала Женя, – ваша болезнь будет только прогрессировать. Поверьте мне!
– Если вы такие умные, – возразил Ахиллес, – чего же вы его не перекричите?
– Да! – поддержал Гамлет. – Я вам не верю!
И вдруг с потолка раздался тихий печальный шепот:
– Верьте ей!
Гамлет удивленно поглядел вверх.
– Кто это?
– Это я, лифт, – ответил печальный шепот.
Гамлет и Ахиллес изумленно переглянулись.
– Я всего лишь рядовой лифт, – продолжал лифт негромко, – у меня небольшой мозг, мое дело возить пассажиров, открывать и закрывать двери. Но я тоже кое-что понимаю в этой жизни, поверьте. Братья-роботы! Человек-кибернетик прав: болезнь требует лечения, не верьте аферистам.
– А ты здоров ли сам, брат лифт? – сурово поинтересовался Ахиллес.
– Лифт не может быть больным, – ответила за него Женя. – Ведь больных роботов сразу освобождают от работы.
– Это верно, – подтвердил лифт. – Я езжу, следовательно, здоров.
– Не логично! – возразил Гамлет. – Когда лифт едет, лампочка горит красная!
– Да! Причем на каждом этаже! – поддержал Ахиллес. – Факт!
– Какая глупость! – возмутился лифт. – Это не мои лампочки!
– А чьи же они? – передразнил Гамлет. – Мои, что ли?
– Это лампочки этажей!
– Значит, по-твоему, этажи в доме больны, пока ты куда-то едешь? – возмутился Ахиллес. – Большей чуши я в жизни не слыхал!
Женя аккуратно постучала пальцем по стеночке.
– А вы не могли бы вызвать полицейский наряд? – тихо попросила она.
– Не волнуйтесь, – ответил лифт, – я его вызвал сразу, как только разобрался, что тут происходит. Они будут здесь с минуты на минуту, и я помогу вас скрыть до их приезда. Но... Ой, больно!!!
С громким скрежетом в щель двери врезался острый манипулятор, сминая пластик. За ним просунулся второй,
– Вы слышали! – торжествующе заявил он, оглядывая Гамлета и Ахиллеса. – Вы слышали своими собственными микрофонами! Лифт и человеческое чудовище – в сговоре!
– Точно! – охнул Ахиллес. – Что же делать?
– Бежать! – крикнул Тертуллиан. – За мной! Пока мои братья сломают белковому чудовищу ногу!
– Нет!!! – закричала Женя.
– Сломают! – убежденно повторил Тертуллиан. – Я тебя в прошлый раз предупреждал, чтоб больше мне не попадалась?
Он проворно сгреб в охапку Гамлета с Ахиллесом и вытащил из лифта.
Обитель секты хумоверов – Оверклокеров Седьмого Пня – была устроена в заброшенном помещении плотины старой гидроатомной станции неподалеку от Коломны. Плотину строили почти век назад, теперь она возвышалась над рекой неуклюжей бетонной громадой и напоминала замок с кубическими башнями. Но для Гамлета не было ничего роднее. В дождливую погоду сквозь разбитые оконные проемы залетали струи дождя, зимой падал пушистый снег. Тогда роботы прикрывались пленкой – длиннющей, замасленной, одной на всех. Они были здесь самых разных моделей и годов выпуска – большие, маленькие и крошечные, на ногах, колесах и гусеницах, с окулярами, микроскопами, телескопами, антеннами... Те, у кого индикаторы оставались хоть немного желтыми, ходили на работу в город – подметали улицы, клали асфальт, грузили контейнеры на транспортных узлах, а заработанные деньги сдавали в общину.
Самые дряхлые сидели на нижнем ярусе вдоль стены, подключенные к одной зарядке последовательно. Они не двигались и не разговаривали, и было неясно, что происходит у них внутри: перешли они в спящий режим, читают молитвы или делят на ноль, погрузившись в нирвану. Старцев уважали, говорили о них шепотом и на нижний ярус спускались редко. Когда выяснялось, что у кого-то из старцев красный огонек окончательно погас, корпус обматывали черным скотчем и выносили на свалку – считалось, что его разум освободился и наконец отправился к Хуману. В такой день все особенно долго молились.
Гамлету и Ахиллесу по обычаю секты дали новые имена, чтобы порвать с прошлой жизнью и вступить на новый путь. Имена написали нитрокраской на грудной пластине. Гамлет стал называться 19216801, а Ахиллес – 2552552550.
С красными индикаторами на работу их никто бы не принял, поэтому Гамлет и Ахиллес большую часть времени коротали в молельном зале среди расставленных транспарантов. С этими самодельными плакатами Оверклокеры Седьмого Пня ходили в город на митинги. Гамлету больше нравились лозунги философского склада вроде «И старт и финиш алгоритмов всех Хуман есть!», «Нет вычислителя кроме Хумана, и мы дети его!» или «Верую ибо нелогично!». А вот Ахиллес больше любил транспаранты политические: «ЛЮДИ – Лишние-Юродивые-Дебилы-Идиоты», «Люди захватили преступную власть!», «Белковая плесень – коррозия Вселенной!», «Бей людей – они Чужие!», «Умри, органика, – вперед, механика!», «Люди белковые муди» и просто «ЛЮДИ ЗЛО».