Ева и головы

Ахметшин Дмитрий

— Что же вы не спите, святой отец, — сказал Эдгар, глубоко вздохнув и приведя, насколько это возможно, голос в порядок. — Разве время и место пребывать проводнику господней веры среди таких, как мы?

— Не время, — ответил священник. Он смотрел на Эдгара прямо и пытливо. На ризе расплывалось пятно пота. Видно, что толком не разоблачался после того, как вернулся с вечерней службы, а ходил, наверное, в беспокойстве по комнате, даже не сняв сапог. — Мне нужно с вами поговорить.

— Мы уезжаем, — закричала из повозки Ева.

— Я и не собираюсь

вас задерживать, — сказал молодой священник, однако, не сходя с места, и даже придерживая за повод лошадь, как будто для того, чтобы тот не болтался. — Что с кожевником? Что вы сказали его жене? Что-то не давало мне покоя весь вечер, я вышел из дома и пошёл сюда, чтобы по дороге встретить их четверых, возвращающихся от вас. Таких бледных, словно прямиком с аудиенции у Смерти. Про двоих сзади я не говорю — бледные они, должно быть, от выпивки и оттого, что насмотрелись на чудовищную рану на животе бедняги.

Этот священник был единственным на памяти Евы священником, который производил впечатление живого человека, а не ворона, зачем-то принявшего облик человека. Звали его Август (просто Август, не нужно мне никакого подхалимства, — сказал он Эдгару при знакомстве), и служил при этом приходе чуть больше года. Даже запах лука, от которого, если долго стоять рядом, начинало чесаться в носу, не вызывал у девочки рвотных позывов. Сразу становилось понятно — такой любитель лука на завтрак, обед и ужин не горит желанием заниматься сухим пересказом проповедей. Во всяком случае, Еве отчего-то так казалось.

У Августа было нервное лицо, с тонкими как у девушки чертами, длинные светлые волосы и невнятная речь. Отчасти Ева прониклась к нему сочувствием из-за внешности: казалось, этот юноша не сможет и дня прожить без посторонней помощи. «Наверное, в детстве он мог умереть даже от крапивного ожога», — подумала она.

— Я сказал ей, что её муж теперь в ложке у Господа Бога, — ответил Эдгар, хотя для ушей Евы это звучало, как «я теперь в ложке у Господа Бога».

Август уцепился за великана глазами. Выглядело это так, как будто он готов грохнуться на колени и умолять Эдгара добровольно вывернуться наизнанку, и в этом случае Ева готова была бросить цирюльника и остаться жить у священника, чтобы варить ему обед и вынимать занозы из пальцев.

На колени он не грохнулся, однако сказал, старательно отводя глаза:

— Ещё одна вещь не даёт мне покоя: я видел там кровь, но вы ведь не лекарь и не можете резать вены. Ещё видел что-то… что-то похожее на шов, которым сшивают животы смертельно раненым в бою.

— Я просто… просто…

— Просто выпустил гной из опухоли, — закончила за великана Ева, полагая, что разговор этих двух не уверенных в себе существ грозит никогда не закончиться, и Эдгар кивнул, выдавив из себя смущённую улыбку.

— Для этого пришлось делать надрез.

Стоя на козлах, он нависал над священником, словно исчезающая в небесах Вавилонская башня. Еве казалось, что юноша должен видеть разве что его плечи или могучую грудь — она искренне

так надеялась, потому как выражение лица гиганта представляло собой жалкое и неубедительное зрелище.

— Это был очень большой шов, — сказал Август словно про себя. Голова его качнулась, так, будто не крепилась к шее позвоночником, а была подвешена на спущенных с небес ниточках. Казалось, он никак не может решиться что-то сказать или спросить у великана. Вот слова уже готовы сорваться с его языка, но в последний момент тормозят и прячутся за зубы. Руки его то складывались на груди, то сцеплялись мизинцами за спиной.

Видя эти колебания, Ева поторопилась перегнуться через низкий борт и закричать, стараясь хоть немного превзойти шум толпы:

— Нам нужно ехать. Чтобы мой Эдгар успел отдохнуть и выспаться перед рассветом. Знаете, куда мы едем? В сторону самых что ни на есть аравийских земель! Нельзя медлить. Если он будет вправлять кости не выспавшись, это может не очень хорошо закончиться для тех, кого мы будем врачевать. Представьте, если ноги у них вдруг превратятся в куриные лапы?

— Что? — Август, казалось, был поражён напором девочки.

— Куриные лапы! — набрав воздуха, закричала Ева. — Как у куриц, такие кривые…

— Ах, лапы… что же, тогда езжайте, — сказал священник, но по тону его было ясно, что отпускает он их отнюдь не с лёгким сердцем.

Отошёл в сторону, но когда Эдгар тронул лошадку кончиком хлыста, вскочил на подножку.

— Если не возражаете, я проеду с вами немного до своего дома.

Он повернулся и с нескрываемым любопытством оглядел заляпанный кровью пятачок. Сундук всё ещё стоял там и походил на алтарь, где только что закололи ягнёнка. Завёрнутую в тряпицу руку Ева успела унести в темноту и положить пока к другой, не менее загадочной части тела, если так, конечно, можно назвать голову барона.

— Давно вы в странствиях? — не поворачиваясь, спросил он у великана.

— Почти всю жизнь, отче, — сказал Эдгар. Из уст великана такое обращение к субтильной внешности юноши звучало так странно, что у Евы закружилась голова. — Хотя на зиму, в холодную пору, иногда задерживаюсь на два-три месяца там, где меня застанет непогода. Однако этой зимой мы будем в таких землях, где не будет нужды останавливаться. Там не бывает снега, а питаться можно сушёными финиками. И молиться в маленьких старинных часовнях на вершинах гор, едва ли не воздвигшихся вместе с этими горами во времена Оно.

— Вижу, вы почитаете Господа.

— Очень! — горячо воскликнул великан. — Без его милости не было бы и моих рук, которые иногда приносят людям облегчение, хотя истинное облегчение приносит только смерть.

Август серьёзно сказал:

— Ваши руки заслужили благодарных поцелуев куда больше, чем руки некоторых королей и благородных господ, которые их удостаиваются.

От такой горячей поддержки Эдгар замолчал. Священник, видно, сообразив, насколько неожиданными для великана стали такие речи, смущённо улыбался.