Ева и головы
Шрифт:
— Так что мне делать, маленькая, выпавшая из гнезда, птичка? Что ты посоветуешь?
Эдгар, похоже, готов был плакать от отчаяния, и Ева подумала, что её объяснения, наверное, даже частью не уложились в плоской голове. Оттуда, из-за этой толстой белой кожи, снова выглядывал малыш.
Ева сказала, протянув руки ладонями вниз и грея их над костром, сказала с таким бережным отношением к словам, которого никогда за собой не замечала. Да что там, — всё, что было сказано ей до этого, было просто бессмысленным ветром, и сейчас, подбирая по одному слова,
— Если бы я видела всё, что видишь ты, и умела бы столько же, и обладала твоей силой, я бы научилась делать людей лучше! И не думала бы о… — девочка сделала большие глаза, бросила быстрый взгляд вверх, — о нём. Если ему будет неугодно всё происходящее, он сам тебя остановит.
— Ты очень мудрая, — как обычно, с затруднением подбирая слова, сказал Эдгар. — Мудрая не как греческие мудрецы, нет, ты мудрая как ребёнок. Дети ближе к земле и иногда слышат, о чём твердит Господь. За что нас, больших людей, он ругает, за что проклинает, а что готов поощрить своей милостью. Вы всё слышите, и поэтому к тебе, маленькая сойка, я должен прислушаться.
Что до Евы — она считала, Эдгар тоже не слишком далеко ушёл от детства, того истинного детства, единственное определение которому — ты не ведёшь себя как взрослый, и больше верных определений нет.
— Я не слышу никаких голосов, — сказала Ева. Слова Эдгара отчего-то вывели её из себя, захотелось взять и сломать домик, который они вдвоём так тщательно, по кирпичику, выстраивали. — Скорее уж, слышу, как ты подвываешь во время молитвы. Я думала, что ты спрашиваешь меня потому, что хочешь знать мнения… ну, как своей спутницы. А не как ребёнка. И вообще, я могла бы быть гораздо старше тебя, если бы родилась позже.
С этим трудно было спорить, и великан вместо ответа опасливо поджал под себя толстые, как тело удава, ляжки. Он ничего не говорил, а только смотрел на девочку, словно пытаясь превратить её в одного из многочисленных зверьков, чьими именами называл.
— Ну что? Что ты будешь делать дальше? — спросила Ева, уперев руки в бока.
— Просто идти вперёд, — сразу ответил Эдгар. Эти слова дались легко, они лежали на языке, как камень в праще. — У нас есть направление. Будем же ему следовать.
Следующие два больших города они обошли стороной, издалека полюбовавшись на стены и выглядывающие из-за них башни. Иногда меняющийся ветер доносил вонь с той стороны. Никто не мог сказать, в границах ли путники ещё империи или уже, к примеру, в восточной марке. Местные жители сами о том не знали, среди них встречались и верные подданные императорской короны, и те, кто с пеной у рта говорил, что не признаёт её власти. «Мы живём на краю света, — говорили они. — Неужели власть вашего Конрада бесконечна? Здесь, на краю земли, она всё равно, что ветер из задницы!»
Еве приходилось проводить огромную работу в голове, разбивая чужой говор на составляющие и собирая вновь, в более понятном для себя варианте. Это по-прежнему был германский язык, но настолько отличный
Удивляла и манера местных людей встречать гостей. Долгие разговоры здесь могли вестись за кружечкой горячительного хоть всю ночь, в то время как с чужаками едва могли перемолвиться словом. Каждый встречный носил на поясе по огромному ножу. Женщины были смуглее, чем Ева привыкла видеть, с плоскими лицами и живым взглядом. Они о чём-то постоянно шептались между собой и не торопились подходить, чтобы поговорить с Евой или потрепать её по голове. Мужчины носили окладистую бородку, а страстью своей к молчаливому наблюдательству могли сравниться только с совами.
— Моргана покинула нас всего седмицу назад, — сказал в очередной деревне один старик, к которому они приблизились, чтобы, как обычно, спросить дорогу к церкви. — Меня зовут Моромар Высохший. Присаживайтесь, прямо сюда, на землю. Поговорим.
Он сидел на крыльце своего дома, а в каждом окне можно было увидеть детские лица, словно любопытные беличьи мордашки.
— Кто такая была эта Моргана? — спросил озадаченный Эдгар. Ева сидела у его ног и спокойно, тихо, чтобы не помешать беседе взрослых, мычала себе под нос песенку. Руки будто по привычке плели из двух колосков луговой травы подобие венка. От старика никакой угрозы она не ощущала.
— Наша повитуха, — отвечал старик. — К сожалению, я тебя не вижу… кхе-кхе, я не увидел бы тебя, даже если б мы встретились пять лет назад — давно уж ослеп. Мне донесли, что ты ездишь по деревням и предлагаешь свои услуги. Донесли, что твои одежды и твоя повозка испачканы кровью. У нас нет церкви, но нам необходим лекарь. Любой лекарь, кто имеет хотя бы отдалённое представление о строении человеческого тела. Как я уже сказал — а я говорил, уж на что, а на память не жалуюсь — Моргана умерла, а одна из дочерей Перепёла, моего хорошего приятеля, должна вот-вот родить. Несомненно, Господня воля, что ты проходил нынче этой дорогою. А теперь отвечай — имел ты какое-нибудь дело с роженицами?
— Я цирюльник, старик, — сказал Эдгар, и Ева изумлённо подняла голову. Робость в нём поразительным образом могла смениться энтузиазмом. — Но я уверен, что справлюсь. С Господней помощью, она произведёт на свет отличного малыша.
Старик слушал великана, склонив на бок голову, будто голубь, который разглядывает что-то на земле.
— Что же, выбирать им не приходится, — сказал он. — С Господней, с твоей, или никак… наши женщины ни на что не годны в таких деликатных делах. Ох, вечно от них проблемы. Слушай: утром у неё отошли воды.