Ева
Шрифт:
— Это означало бы, что Альянс не может предоставить всем своим гражданам и союзникам безопасность и гарантированные свободы, — сухо ответил Люк. — Мы не пойдем на это. Этим Альянс и отличается от Империи.
— И именно поэтому Альянс ей и проигрывает, — отрезал Вейдер. — Некоторые вещи стоит контролировать очень жестко. И в этом случае я бы принудил тех, кто якобы соблюдает военный нейтралитет, либо соблюдать его до конца, либо воевать на моей стороне. Двадцать лет я управлял самым огромным государством, какое когда-либо существовало. Поверь мне, Люк, я знаю о чем говорю. Император именно так и поступил —
18. Вайенс (4)
Ева совершенно выпустила из виду тот факт, что, проводив Вейдера, она останется с Вайенсом один на один. Точнее — одна против него и его черной стражи, готовой на все.
Занимаясь своими делами, сидя в своем кабинете они внешне притворяясь совершенно спокойной, она все же держала руку под столешней, на потайной полке, там, где лежал Императорский сайбер.
Каждый миг она ожидала, что Вайенс, или кто-то из его черной страшной стражи придет за нею, и каждого она готова была убить, несмотря на то, что они вроде бы были представителями Альянса. Она готова была драться за свою свободу; и готова была доказывать правомочность своих действий. Люди, работавшие с ней, поддержат ее, в этом она была уверена. Все те, кто был выше ее рангом и кого Вайенс вначале поставил под ее руководство, одно время относились к ней с долей скептицизма, и даже с неприязнью. Но ее смелость и ее неравнодушие по отношению к работе сделали свое дело. По мере того, как ее белые офицерские перчатки покрывались царапинами и пятнами ржавчины в катакомбах Риггеля, так и прибывало в полку ее сторонников.
Вайенс был отличным организатором, это правда. Но он никогда не руководствовался принципами гуманизма, и заключенные для него были всего лишь мясом, расходным материалом. Ему было безразлично, сколько их погибнет, и действительно ли заслуживают смерти те, кто работает в недрах Риггеля. Жернова огромной машины для добычи руды всех перемелют, думал он.
Но у Евы на то был свой взгляд, отличный от взгляда Вайенса.
По ее мнению, планета должна была работать как слаженный механизм, а не как гильотина. И это поняли все, и офицерский состав, и заключенные.
Размолвка с Вайенсом так же не укрылась от глаз его подчиненных.
Его перекошенное лицо и дезактивированный сайбер в руках Евы, ее побег из его кабинета в растрепанном виде, — вот что обсуждали на Риггеле все эти дни, и голосах подчиненных Вайенса все чаще слышалось недовольство. Более того — странная черная стража Вайенса почему-то была наделена такими полномочиями, что могли войти к кому угодно когда угодно, и задержать кого угодно, вне зависимости от ранга и чина, предъявив всего лишь распоряжение Вайенса. Это вызывало очень негативное отношение и к черным летчикам, и к нему самому.
Но никто не пришел за ней; лишь однажды, когда Ева принимала у себя старого полковника, который отчитывался перед нею о проделанной работе по восстановлению старых шахт на вверенном ему участке, в ее кабинет ввалился Вайенс.
Несмотря на уродующее его ранение, Вайенс не производил отталкивающее впечатление. Напротив — он стал сосредоточеннее и строже, и столичный лоск, придающий ему слащавый вид, словно сполз с него разом.
Теперь он действительно был военным, а не красавцем в мундире.
Он вошел без стука, коротко
Это не укрылось от взгляда Вайенса; проследив за ее рукой, он перевел взгляд очень спокойных глаз на нее, и, обернув к ней здоровую сторону своего лица, он произнес:
— Я пришел извиниться за произошедший между нами инцидент. Вы — моя невеста, леди Рейн, и мне следовало бы относиться к вам с большим почтением. Этого больше не повторится, даю вам слово.
— На основании этого инцидента… — начала было Ева, но Вайенс, поняв, куда она клонит, тут же пресек ее речь.
— Между супругами, — произнес он, четко выговаривая каждое слово, — случается всякое. И разрывать отношения из-за каждой ссоры негоже. Так поступают лишь истерички. И еще раз приношу свои извинения, леди Рейн.
Засим он откланялся и ушел, оставив Еву в недоумении.
Вот так просто?! Сказать «извини» и сделать вид, что ничего не произошло?!
Говорят, Вайенс использовал свое ранение даже себе во благо. Он объяснил Совету свое отсутствие на Риггеле во время нападения имперских войск некой тайной операцией, проведенной им во главе его черных летчиков, и в качестве доказательства привел именно это ранение, заявив, что это след от скользящего ранения бластера.
Со стороны это выглядело очень благородно; Ева даже испытала некое угрызение совести, услышав, что Вайенс, не моргнув глазом, солгал, не упомянув ее имени.
Ведь все думали, что Вайенс действительно был на некой операции, и, судя по его состоянию, все полагали, что он действительно был ранен.
Из его слов выходило, что на Риггеле — 1 он выследил и разгромил некую тайную станцию-лабораторию Императора.
Но даже этот широкий жест по отношению к Еве не вернул ему былого расположения его подчиненных; и, едва он вышел, пылающий от негодования полковник Рукс, один из самых заслуженных офицеров, бросил свой отчет и ударил кулаком по столу.
— Почему вы не сказали лорду Вейдеру?! — гневно произнес он.
К молодой женщине он питал чисто отеческие чувства. У него была большая семья, много сестер и братьев, и у всех у них были дети. И дочери в том числе. И старому полковнику невыносима была даже мысль о том, что кто-то мог бы касаться молодой женщины против ее воли, на основании лишь своего высокого положения в обществе. Он сражался совсем за другие идеалы!
Связь Евы с Вейдером тоже ни для кого не осталась секретом.
Наблюдать сцену на заснеженном поле для взлета могли все.
И ни от кого не укрылось ни трепетное отношение ситха к Еве, ни то, с какой поспешностью он укрыл ее от мороза, ни то, с каким почтением он прощался с ней. При всей его порочности, жестокости было в нем нечто святое, через которое не мог переступить и он — и одновременно этого не было в Вайенсе. И это не добавляло ему симпатий.
Офицерский состав не понимал, почему Ева не воспользовалась своим привилегированным положением. Одно ее слово… одно ее слово, и Вайенса не было бы в живых, или он слетел бы со своего поста, на котором он давно ничем не занимался, переложив все свои обязанности на плечи подчиненных. Об этом говорили все, но никто не осмеливался озвучить.