Ева

Фрес Константин

— Скорее возвращайся в строй, солдат, — прогудел ситх, и желчное лицо отца Евы дернулось, исказилось от гнева. Он ревновал; его никто обратно не ждал, даже тот человек, что спас его, больше в нем не нуждался.

И Ева впервые подвергла сомнению все те слова, которые говорил её отец, описывая своего темного лорда.

И человек в черной броне, которого боялась добрая половина Галактики, вдруг перестал быть таким страшным и безжалостным.

*********************

Время шло; имперские врачи делали все возможное, чтобы поставить на ноги имперского героя, ветерана войны. Помимо приличной пенсии,

отец заслужил и много льгот, и теперь ему, калеке, были доступны те радости, что он не мог себе позволить, будучи здоровым. Отец и мать стали часто отбывать на курорты, и там останавливались в самых дорогих гостиницах, в элитных номерах. Пока отец получал свои процедуры, мать бродила по дорогим ресторанам и магазинам. Империя щедро оплатила отцу Евы за единственный удар, нанесенный ему джедаем.

Ева подолгу оставалась одна. Это одиночество позволяло ей расслабиться и подумать о том, а что же будет дальше.

Дальше… отец понемногу терял свой авторитет. Возвращаясь домой, явно посвежевший и отдохнувший, он еще некоторое время сохранял некоторый вид главы семьи, но ненадолго. Стоило закончиться духам матери, которые она приобретала где-нибудь на Набу, и стоило этому последнему шлейфу воспоминаний о путешествии покинуть его, как он превращался снова в желчного старика, инвалида, мучимого болями.

Он раздражался по каждому поводу и разражался гневной бранью на всех, кто подворачивался ему под руку, но домашние уже не обращали на это внимания. Ева преспокойно отворачивалась от отца, выкрикивающего проклятья, и уходила, мать отстранялась от него, делая непроницаемо-спокойное лицо, и все просто пережидали эту очередную вспышку гнева.

Они словно поджидали, когда у калеки кончатся силы, и он замолчит.

Замолчит навсегда.

Но он не желал успокаиваться.

Внезапно им овладело жуткое желание отомстить. Все чаще Ева слышала от него, что карьера инженера — это жалкое говно (отец так и выражался), и что стать военным офицером куда более почетно и правильно.

— Ты должна занять мое место в армии, — говорил он Еве, и пальцы его левой руки чуть вздрагивали и немного сжимались, словно хотели собраться в кулак, как и прежде. — Они должны ответить за все! Станешь имперским карателем, и будешь лично расстреливать эту джедайскую мразь!

— Нет.

Впервые Ева осмелилась сказать это слово отцу, и впервые ощутила такое спокойствие. Страшный отец оказался слабым, очень слабым; есть люди которым невозможно противоречить, даже когда они на смертном одре — так вот он был не из таких.

От ослушания Евы у калеки даже приключился нервный тик, и несколько секунд он боролся со спазмом, который перекосил его яростное лицо.

— Что?! — переспросил отец Еву свистящим придушенным голосом, словно сам лорд Вейдер все же вспомнил о нем и сомкнул свои пальцы на его горле. Лицо калеки с дергающимся нервно перекошенным ртом, с вытаращенными глазами побагровело так, что, казалось, еще немного — и его хватит удар.

— Я не буду имперским карателем, — ответила Ева, преспокойно отрезая ножом кусочек от своей отбивной. Обычно отец заводил подобные разговоры именно за обеденным столом, отбивая у Евы всякий аппетит. Но сегодня все пошло иначе; наверное, уже тогда она приняла решение.

— Молча-ать! — взревел отец,

брызжа слюной. На миг Еве показалось, что жизнь снова вернулась в его иссохшее тело, и он сейчас подскочит на ноги, и долбанет кулаком по столу так, что подскочат приборы, и упадет ваза с цветами, и вода потечет на пол, закапает с промокшей скатерти.

Но отец остался все так же недвижим, и лишь грудь его тяжело вздымалась, да пальцы левой руки скребли острыми ногтями лакированный подлокотник инвалидного кресла. Мать Евы вздрогнула, вилка выпала из ее дрогнувшей руки, но Ева преспокойно продолжила есть.

— Повстанческая сволочь! — взревел отец, дергаясь всем лицом. Один его глаз упорно не открывался, второй, буквально выкатившийся из орбиты, был налит кровью и безумен. — Я не потерплю этого в своем доме..!

— А кого ты потерпишь? — все так же спокойно ответила Ева, промокая губы салфеткой, как когда-то делал он сам — такой уверенный в своей силе и абсолютной власти человек. — Имперца? Лорд Вейдер — первый из имперцев, и его ты тоже не потерпишь в своем доме. Так кого ты потерпишь?

— Ева! — крикнула мать. Ева перевела на нее взгляд прозрачных, хрустальных зеленых глаз, и женщина замолчала. Дома объявился новый тиран.

— Ты живешь за мой счет! — просипел отец. — Ты ешь за мой счет!

— Тут ты не прав, — возразила Ева спокойно. — Я подумала над твоим предложением и решила, что работа инженера — это очень хорошая профессия. Я уже давно живу за свой счет.

— Вон!!! Вон из моего дома!!!

— С превеликим удовольствием.

Так Ева ушла из дома.

Потом…

Этот случай встряхнул всю семью. Изредка встречаясь тайком с матерью, Ева узнавала, что отец взбодрился и вдруг пошел на поправку. Он научился действовать левой рукой, и мог есть самостоятельно. С трудом, но он мог самостоятельно передвигаться в кресле по дому, и даже застегивать пуговицы. Ева думала, что, лишившись ее, как инструмента мщения, он, одержимый идеей о мести, решил вернуться в строй сам. Возможно, лишившись опоры, он все же сумеет показать свой характер…

Но всем ее мыслям не суждено было сбыться.

И весь тот путь, что отец проделал истово, одержимо, день за днем тренируя непослушные одеревеневшие пальцы, заставляя их сжиматься уверенно и сильно — все это было лишь ради того, чтобы в один прекрасный день снести себе полчерепа выстрелом в рот.

Хоронили отца в закрытом гробу с выгравированной на крышке эмблемой Империи. Было много военных, совсем, как на светских приемах, и Ева в ужасе слышала за спиной те же самые разговоры.

Ею овладело странное оцепенение; казалось, что ей совсем не жаль отца, и она искренне недоумевала, отчего человек, преодолевший неподвижность, всю свою силу воли направил на то, чтобы убить себя.

Он не стал налаживать разваливающиеся

отношения в семье, не стал возвращать ушедшую дочь и не стал

бороться за покинувшую его мать, которую все чаще стали видеть в компании с каким-то мужчиной. Он предпочел сделать этот невообразимый рывок, привстать на ноги, чтобы дотянуться до оружия и вновь вернуться на то поле боя, где его жизнь закончилась тогда, давно, и поставить точку.

Солдат, он не видел иной цели, чем служба. И вернуться для простой человеческой жизни он не хотел.